Невеста Нила
Шрифт:
– Вот как раз письмо от моей невестки; оно пришло вчера вечером. Я начала его читать, однако тут в первых же строках говорилось о покойном отце; ведь ты знаешь… перед отходом ко сну… Я не могла продолжать… а сегодня сперва мне нужно было ехать в церковь, потом Филипп долго беседовал со мной о девочке. У меня опять не хватило духу заняться чтением. И что может быть в этом письме, кроме неприятного? Хочешь, я скажу, откуда мне можно еще ожидать какой-нибудь радости? Но, нет, оставим этот вопрос на некоторое время… Пожалуйста, прочти мне письмо; только пропусти место, где говорится об отце. Я прочитаю это после, одна…
Орион развернул листок. Его губы дрожали, пока он пробегал глазами слова сожаления по поводу смерти Георгия. Фанатизмом дышала каждая фраза в письме невестки. По ее словам, она нашла в монастыре то, что искала; она жила только в Боге и во Христе. Даже собственный ребенок казался ей чуждым, хотя она находила блаженство в молитве за него. Однако мать Марии считала своим долгом позаботиться о спасении души своей маленькой дочери; если бабушке будет не особенно трудно расстаться с ней, то мать с удовольствием пошлет за девочкой. Незадолго перед тем вдова сделалась игуменьей в своей киновии; никто не мог помешать ей взять к себе ребенка, но она боялась, что материнская любовь привяжет ее к тленному миру, с которым у нее навсегда прерваны всякие связи. Поэтому невестка Нефорис решила воспитать Марию в соседнем монастыре не для жалкого земного существования, а для загробного блаженства, предназначив ее не в супруги какому-нибудь грешному человеку, а сделав непорочной Христовой невестой.
Орион почувствовал невольную дрожь, читая эти строки. Когда он кончил, мать воскликнула:
– Пожалуй, невестка права! Может быть, Провидение давно уже избрало Марию для лучшей жизни. По-настоящему, девочку следует отослать не к другу Филиппа, а в монастырь, где она найдет самый верный путь к спасению.
Тут Орион понял, что ему необходимо оградить бедную племянницу от произвола бабушки, и сказал матери, что он согласен с ее прежним решением, так как здоровье Марии требовало в настоящее время серьезных забот. Отец всегда исполнял предписания Филиппа, и потому она обязана из любви к покойному последовать совету врача. Нефорис уже несколько минут жадно смотрела на коробочку, стоявшую на столе; она не стала противоречить сыну, и Орион в тот же вечер отвез Марию с ее воспитательницей к Руфинусу, который приветливо принял обеих, несмотря на вчерашние возражения.
Марию уложили в постель, поставленную рядом с постелью Паулы, молодая девушка склонилась над ней. Ребенок обнял ее за шею и прижался головой к ее груди. Бедняжка почувствовала такое облегчение, как будто вырвалась из темницы. Она спешила облегчить свое маленькое исстрадавшееся сердечко слезами и откровенными признаниями. Между тем Паула слышала голос Ориона в саду и ее неудержимо влекло к любимому человеку. Она едва успела поздороваться с ним, когда он приехал. Однако дамаскинка не решалась оттолкнуть девочку именно в ту минуту, когда Мария с таким восторгом отдавалась своему счастью. Наконец, в комнату вошла Пуль, тогда Паула положила ручку Марии в ее руку и сказала:
– Заключите между собой союз дружбы и поболтайте о чем-нибудь до моего возвращения. Тогда я сообщу вам радостную новость. Я знаю, моя девочка, что ты очень любишь дядю, а эта новость касается меня и его.
– Орион вынужден был уехать, – прервала ее Пуль. – Вот здесь на дощечке он написал тебе несколько слов. Бедный юноша не знал, что делать от нетерпения, ему так хотелось видеть тебя, но некогда было дожидаться.
Паула вскрикнула с горьким изумлением, схватила письмо и убежала в свою комнату.
Ее возлюбленный, так же как и она, страстно жаждал свидания, но не дождался его.
«Я надеялся переговорить с тобой наедине, – писал он любимой девушке, – но судьба решила иначе». Затем следовали слова признания.
О зачем она позволила удержать себя, зачем не поспешила к Ориону, хотя бы на несколько минут, чтобы поблагодарить за его доброту и преданность, чтобы услышать от него при всех те слова, которые он чуть слышно прошептал ей вчера. Огорченная и недовольная собой, Паула вернулась наконец к Марии.
Орион действительно не мог откладывать дольше свой отъезд, считая нужным сообщить наместнику халифа о своем путешествии и разрыве с патриархом. Полководец Амру не мог понять человеколюбивых побуждений юноши и объяснил его поступки жаждой мести, которая, как известно, чтится всеми мусульманами как священный долг.
XXXI
Орион ехал верхом в Фостат, и тут его недавнее приподнятое настроение уступило место печальному раздумью. Неужели Паула не могла уделить ему хотя бы несколько минут? А между тем она ограничилась только ласковым рукопожатием при встрече и благодарным взглядом, после чего немедленно исчезла во внутренних комнатах, уведя с собой Марию. Если бы дамаскинка платила Ориону пламенной любовью за его пылкое чувство, она радостно бросилась бы ему навстречу. Неужели гордая душа девушки, которую Нефорис называла холодной и неприступной, совершенно не способна к самоотверженной преданности? Невольное сомнение закралось в сердце юноши, и чувство обманутой надежды мучительно терзало его. Он мечтал о разговоре наедине, мечтал услышать от Паулы искреннее признание: «Я люблю тебя» и обменяться с ней первым блаженным поцелуем.
Упавший духом, раздраженный, вошел Орион в дом полководца. Его встретили просители, потерпевшие неудачу, и сыну мукаукаса пришло в голову, что его ожидает та же участь. Быть униженным и кем же?
Он велел доложить о себе и немного ободрился, когда был немедленно введен в приемную. Амру встретил пришедшего отечески-ласково и, узнав о крупном столкновении между ним и патриархом, вскочил с места, протягивая Ориону обе руки.
– Согласись принять ислам, – воскликнул он, – и я тотчас сделаю тебя, именем моего государя, халифа, преемником твоего отца, несмотря на твою молодость. Полно колебаться! Соглашайся скорее! Мне грустно покидать Египет, зная, что Мемфис остается без наместника.
Искушение было слишком велико; голова Ориона пошла кругом. Сделаться преемником своего отца, новым мукаукасом! Такая перспектива была чересчур соблазнительна, она льстила тщеславию юноши, открывая перед ним широкое поле гражданской деятельности. Он был уже готов принять предложение своего могущественного покровителя, как вдруг перед его глазами встал, как живой, образ Искупителя, с которым сын Георгия заключил тайный союз перед святым алтарем. Христос печально отвернул от вероотступника свой кроткий лик. Это немедленно отрезвило Ориона. Он вспомнил свою торжественную клятву, забыл обиду, нанесенную Паулой, и хотя взял протянутую ему правую руку полководца, но лишь для того, чтобы поднести ее к губам и поблагодарить Амру от всего сердца. Юноша умолял почтенного араба не сердиться на него за то, что он не хочет изменить вере отцов своих, и полководец не выразил никакого неудовольствия, но несколько холодно посоветовал Ориону остерегаться патриарха, от которого не имел возможности защитить его до тех пор, пока сын Георгия остается христианином. Когда Орион сообщил о своем намерении покинуть на короткое время Мемфис и прибавил, что приехал проститься, Амру с досадой поднялся на ноги. Ему также предстояло безотлагательно отправиться в Медину, сообщил он.
– Так как я имел в виду доверить тебе высокий пост твоего отца, – продолжал с воодушевлением полководец, – то и отыскал достойную для тебя задачу. Если ты сумеешь с ней справиться, то докажешь этим, что я не ошибся в тебе. Ты остаешься при своей вере, а для меня невозможно поставить христианина твоих лет во главе управления Мемфисом. Если бы ты был мусульманином, тогда другое дело. Но если тебе удастся исполнить мое поручение, это принесет пользу и тебе самому, и, как я надеюсь, целой провинции. Мной начато в Египте множество нововведений, и мое присутствие здесь необходимо, а меж тем я покидаю завоеванную страну для ее же собственного блага, хотя Амру не более как чужестранец для египтян. Мой путь лежит в Медину; халиф упрекает меня в последнем письме за то, что я высылаю мало денег из такой плодоносной страны; а ведь ни один денарий [72] из ваших податей не попадает в мой кошелек, зато у меня работают полтораста тысяч человек, которые восстанавливают каналы и водопроводы, запущенные моими предшественниками, византийскими кровопийцами. Они довели страну до постыдного запустения, и мне приходится создавать все вновь, подготовляя жатву для будущего, а это стоит затрат, поглощающих большую часть доходов. Я хочу не только оправдаться перед Омаром, но и убедить его в необходимости заботиться об истинном благе Египта, не жалея никаких средств. Арабы не должны быть грабителями. Мне очень неприятно уезжать отсюда, и ты, молодой человек, если дорожишь своим отечеством… Скажи мне, любишь ли ты его и желаешь ли ему добра?
72
Денарий – римская серебряная монета; стала чеканиться, по-видимому, с конца III в. до н. э. и имела вначале массу 4, 55 г. Во время Империи масса денария уменьшилась (например при Нероне до 3, 4 г). В дальнейшем Денарий еще больше обесценился.