Невеста Нила
Шрифт:
– Я надеюсь, что ты будешь счастлива, – серьезно отвечал сын мукаукаса. – Хотя твои слова обидны для меня, но я молчу, потому что виноват перед тобой. Я готов на все, чтобы заслужить твое прощение…
– Прошу тебя, не беспокойся! – прервала Катерина презрительным тоном. – Между нами все кончено. Теперь ты для меня решительно ничего не значишь. Судьба свела нас на очень короткое время, но, знаешь ли, это имело важные последствия для меня. Не далее как вчера ты считал меня совершенным ребенком, на самом же деле я быстро созрела в несколько дней и сделалась гораздо хуже, чем ты думаешь.
– Это крайне огорчает меня, – поспешил заверить девушку Орион. – Мое поведение непростительно, но ведь ты знаешь сама, что я уступил желанию матери…
– Которая
– Совершенно верно.
– Однако разве только в угоду госпоже Нефорис ты обнимал меня тогда под акациями, называя своей возлюбленной, осыпая поцелуями? Неужели ты сознательно лгал, или на самом деле любил меня в эти короткие мгновения, как любишь теперь ту, «другую», которую я не смею назвать? Говори правду, Орион, чистую правду! Ведь ты поклялся мне в этом.
Катерина замолчала, но ее блестящий влажный взор ясно говорил, что она еще любит Ориона, надеется на его благородство и ждет утвердительного ответа. Девушка скрестила полные руки на высокой груди, как будто стараясь унять ее бурное волнение. Румянец на хорошеньком личике то ярко вспыхивал, то становился бледнее; маленький ротик, только что произносивший такие жестокие слова, теперь сложился в улыбку, как будто готовый вознаградить нежным поцелуем за одно утешительное, примиряющее слово. Все существо Катерины изнемогало в истом ожидании, а ее умные глаза, в которых блестели слезы, были с мольбой устремлены на юношу. Это беззащитное, любящее создание было так прелестно в своей печали.
«Любил ли ты меня, как ту, другую?…» «Ты поклялся мне в этом!»… – отдавалось в ушах Ориона; его сердце переполнилось жалостью, и он страстно желал примириться с оскорбленной им девушкой, но воспоминание о Пауле придало ему твердости. Юноша протянул руки к милому ребенку и воскликнул:
– Да, Катерина! Ты была так же мила и очаровательна в ту минуту, как теперь, но я… при всем моем расположении… не мог чувствовать к тебе той всепоглощающей, неизмеримой любви, которую можно испытывать только один раз в жизни… Не будем говорить о том, что было после… Поставь твой вопрос несколько иначе, или позволь сказать тебе…
Однако Орион не успел договорить. Катерина выпорхнула в дверь, как легкая птичка, и тотчас исчезла из виду по дороге к Рыбачьей гавани.
XXIX
Орион остался один и печально смотрел ей вслед. Неужели над ним тяготеет отцовское проклятие и каждый, кто любил его, был осужден на страдание и горе? Он невольно содрогнулся при этой мысли, но юношеская энергия взяла верх, и сыну Георгия удалось прогнать уныние. Теперь ему представлялся удобный случай испробовать свои силы. Еще во время рассказа Катерины смелому, предприимчивому юноше пришло в голову спасти мелхитских монахинь. Чем опаснее и труднее будет его подвиг, тем приятнее за него взяться.
Молодой человек запер за собой дверь во двор. Начинало темнеть. В эти часы Марию обыкновенно навещал Филипп; дядя решил прибегнуть к содействию врача, чтобы устроить девочку в дом Руфинуса. Только удалив ее от бабушки, он мог приступить к задуманному плану. Поднимаясь на лестницу, молодой хозяин крикнул одному из невольников:
– Прикажи запрячь моего персидского рысака!
Вслед за тем он вошел в комнату племянницы одновременно с рабыней, принесшей зажженную лампу.
Мария и Филипп не заметили сразу его прихода. Молодой врач держал руку ребенка; Орион слышал, как малышка спросила его:
– Что с тобой сегодня?… Боже мой! – продолжала она, когда свет лампы упал на лицо Филиппа. – Как ты бледен и печален! Постой, а покажу тебе фигурку мальчика, которую слепила из воска.
Мария, очевидно, надеялась, по-детски, развеселить своего друга. Повернувшись к двери, она заметила дядю и крикнула ему:
– Филипп пришел лечить меня, но, кажется, он сам нуждается в лекарстве! Берегись, тебе дадут противную коричневую микстуру.
Эта шутка не вызвала, однако, улыбки у обоих мужчин. Они молча поклонились друг другу. Орион действительно заметил в молодом враче резкую перемену. Между тем Филипп обратился к Марии с несколькими краткими вопросами, посоветовал Евдоксии исполнять его прежние предписания и затем наскоро пожелал всем доброго вечера.
Однако хозяин не ответил на это пожелание и, посмотрев на девочку любящим взглядом, обратился к посетителю:
– Мне нужно сказать тебе несколько слов, Филипп.
Тут глаза обоих соперников встретились, и оба поняли, что у них есть хоть один общий интерес. Филипп знал, с каким участием относился Орион к больной племяннице. Это заставило его молча последовать за ним в ту самую комнату, где прежде жила Паула.
«Я обязан выполнять долг», – повторял он себе, стараясь сохранить хладнокровие и вникнуть в смысл того, что говорил ему звучным голосом красивый юноша. Врачу было странно видеть перед собой Ориона в качестве просителя, и он не ожидал от него той сердечной теплоты и мягкости, которые выказывал теперь сын Георгия. Зная, что Нефорис совершенно охладела к несчастной внучке, он нашел вполне естественным желание молодого человека удалить девочку из дому. Но когда ему сказали, что ребенок будет отдан на попечение Паулы, врач вздрогнул и с неудовольствием потупился. Орион тотчас угадал его мысли. В самом деле, честному александрийцу пришло в голову, что ребенок будет служить только предлогом влюбленному юноше чаще видеться с Паулой. Возмущенный этим, он вскочил с места, готовый тотчас выразить свое негодование, но его соперник не дал ему заговорить и, опустив глаза, произнес кротким и искренним тоном:
– Я хочу устроить это единственно для Марии. Клянусь памятью покойного отца…
Филипп мрачно покачал головой и глухо произнес:
– Для пользы ребенка я готов сделать очень многое. Дом Руфинуса – лучшее убежище для твоей племянницы, а Паула будет заботиться о ней, как мать… Но если тут замешались посторонние расчеты… – прибавил врач, повысив голос и сдвигая брови с угрожающим видом.
– Нет, нет, – мягко прервал его Орион. – Клянусь еще раз, что я думаю только о спасении девочки! А так как между нами дошло уже до объяснений, то я буду откровенен до конца. Дом Руфинуса открыт для тебя днем и ночью; мне же необходимо уехать на некоторое время из Мемфиса. Здесь затевается бессовестная, мошенническая проделка, и я хочу помешать ей, рискуя собственной жизнью. С этих пор у вас не будет больше повода приписывать мне поступки, несвойственные моему настоящему характеру. Если я не ошибаюсь, мы с тобой оба стремимся получить один и тот же приз. Между нами возникло соперничество, но зачем же страдать от этого ребенку?… Забудь свою неприязнь ради маленькой Марии, и такой великодушный поступок прибавит тебе еще больше цены в глазах… Ты знаешь о ком я говорю…
– Прибавит мне цены! – презрительно перебил Филипп. – Это нисколько не поможет делу. Слепая фортуна наделяет людей своими дарами не по заслугам. Правильный нос, красивый подбородок, выразительные глаза гораздо сильнее действуют на девическое сердце, чем какие угодно внутренние достоинства. Однако, – воскликнул врач с нескрываемой досадой, – да буду я проклят, если могу сказать, каким образом мы договорились с тобой до подобных вещей!… Неужели моя глупость стала известна всему городу? Откуда ты знаешь, что у меня на сердце? Или, может быть, тебе передали в забавном виде историю забракованного поклонника?… Но… не все ли равно! Если не сегодня, то завтра ты узнаешь, кому из нас досталась победа. Взгляни на меня: победители женских сердец не выглядят такими терситами [71] , как тот, что стоит перед тобой. Желаю счастья баловню судьбы и прошу отложить переговоры до завтра.
71
Терсит – персонаж «Илиады», уродливый и язвительный ахейский воин, синоним строптивого, неуживчивого человека.