Невеста принца
Шрифт:
— Как вас зовут? — спросила она служанку, которая непонимающе подняла на нее глаза и залилась горячим румянцем.
— Кэтлин, мадам, — ответила она, присев в глубоком поклоне.
Анни почувствовала раздражение.
— Не зовите меня «мадам» и не кланяйтесь, когда я с вами разговариваю, Кэтлин. Я вовсе не аристократка.
Кэтлин внимательно поглядела на нее и красными распухшими от работы руками расправила юбки нового желтого платья Анни.
— Слушаюсь, мадам, — проговорила она, приглаживая волосы. — Как скажете.
Вздохнув, Анни взялась за чашку.
— Как вам тут живется? спросила она, прежде сделав несколько обжигающих глотков. — Неужели такое всегда случается, когда вы идете в магазины или еще куда-нибудь?
Служанка достала еще одно платье и аккуратно разложила его. В ее движениях, в том, как она касалась дорогой материи, было что-то от священнодействия.
— Нет, мисс, — ответила она. — У нас обычно спокойно, пока не приезжает кто-то из королевского семейства. — Она искоса поглядела на Анни и опять покраснела. — Прошу прощения, мисс.
Анни допила чай и без обычного удовольствия доела вкусное печенье.
— Они ненавидят Рафаэля… принца? Да? — с грустью спросила Анни.
Кэтлин уже вешала платья Анни в красивый резной шкаф старинной работы.
— Да, мисс, — недовольно ответила она.
Анни поняла, что она предпочла бы не вести разговоры со странной гостьей.
Отодвинув кресло, Анни встала и подошла к окну. Она смотрела вдаль, на крыши домов и на деревья далеко за стенами дворца.
— Никто из тех, кто знает принца, не может его ненавидеть.
— Да, мисс, — с готовностью согласилась с ней Кэтлин.
Анни вздохнула.
Рафаэль, мысленно молила она, будь осторожен.
Деревушка была маленькой, всего в несколько хижин, теснившихся рядом на краю большого луга. Несколько овец с жалобным блеяньем ходили неподалеку. Почти во всех дворах кудахтали куры и пищали цыплята.
Рафаэль и Барретт во главе отряда солдат въехали в деревню.
По дороге им не попалась ни одна женщина, они не увидели ни одного ребенка. Вероятно, когда их заметили, все попрятались подальше, и только мужчины вышли навстречу принцу. Все они вооружились, чем могли: ножами, камнями, факелами, и Рафаэль смотрел на них с искренним сожалением.
С горечью он подумал, что у них есть причины бояться, ведь его отец и дед, а до них другие бесчисленные Сент-Джеймсы, частенько совершали набеги на своих подданных, насиловали женщин, пугали ребятишек и затаптывали посевы копытами коней, резали и жарили лучших коров и овец.
— Скажите, что мы не причиним им зла, — попросил Рафаэль солдата, который ехал слева от него.
Барретт, как всегда, расположился по правую руку от принца.
Солдат кивнул и спешился.
Все жители Бавии говорили по-английски уже не одну сотню лет из-за тесных связей с Объединенным королевством, но Рафаэль все равно не посмел приблизиться к селянам, не послав вперед посредника. Он бы серьезно нарушил обычай, обратившись к своим подданным без предварительного представления.
Пока солдат что-то говорил, селяне обменивались тихими короткими фразами и бросали на Рафаэля подозрительные взгляды.
Барретт ерзал в седле.
Он совершенно не хотел отправляться в это путешествие, о чем сразу же предупредил принца, и не переставал ворчать все время с тех пор, как они выехали за ворота замка. Не глядя на Рафаэля, он пробурчал:
— Ну вот, ваше высочество. Вот ваши верные подданные.
Рафаэль ответил ему печальной усмешкой. Солдаты за его спиной продолжали держать строй, однако он не мог не чувствовать их беспокойства. Мальчики, привыкшие к относительной безопасности в замке, они ведь не видели настоящей драки. Ну, стояли на своих постах. Ну, тренировались на шпагах. Это все. Барретт — не Барретт, а если что случится, от них не будет никакого толка.
Переговоры продолжались уже в повышенных тонах. Наконец солдат возвратился и сказал, обращаясь почему-то к Барретту, а не к Рафаэлю:
— Они боятся нас, сэр. И они голодные.
Рафаэль ответил раньше, чем Барретт нашел нужные слова.
— Скажите им, что мы поделимся с ними нашими запасами.
Его слова возмутили солдат, однако Рафаэль успокоил их одним взглядом. Заметив бледного злого Люсиана, он насмешливо приветствовал его, прежде чем опять повернулся к Барретту.
К своей радости он увидел одобрение в глазах друга. Барретт наклонил голову, потом привстал в стременах и поехал к повозке с провизией.
Горох, картошка, репа, мука перекочевали вперед и были переданы селянам, которые быстро поделили их между собой и торопливо понесли в свои хижины.
Тем временем Барретт приказал своим людям устраиваться на привал на ближайшем лугу, и, пока солнце еще освещало своими лучами темневшее на глазах море, солдаты разожгли костры и поставили палатки.
— Можно спросить, чего ты хотел добиться? — не удержался Барретт от вопроса, едва убедился, что его солдаты устроились возле костров и занялись едой, болтовней и игрой в кости.
Они сидели на земле, получив на ужин вареную репу и черствый хлеб.
— То, что ты дал этим несчастным, не поможет им забыть о семи столетиях притеснений и несправедливостей. Ты это понимаешь?
Рафаэль отставил тарелку.
— Я хотел только одного, — мрачно ответил он. Я хотел, чтобы у них хотя бы пару дней не урчало в животах от голода.
Барретт потянулся за вторым куском хлеба, и огонь осветил его лицо.
— Мне кажется, ты опоздал на несколько столетий. — Он повернулся к своему другу. — Ты опоздал. Сейчас уже ничего нельзя изменить в Бавии. Даже если ты погибнешь здесь.
Рафаэль вспомнил Анни Треваррен, и у него заныло сердце. С самого утра, когда они разговаривали на балконе, она почти не покидала его мыслей. Он не мог забыть, с какой храбростью она ответила на его вызов, и даже не отвела от него своих прекрасных глаз. Ты представь это внутри меня, Рафаэль. Прямо так и сказала.
Рафаэль никак не мог прийти в себя с того мгновения.
— Я не хочу умирать, — сказал он наконец Барретту, — хотя я знаю, что ты именно так думаешь.