Невеста Субботы
Шрифт:
Мне доводилось видеть Джулиана испуганным и рассерженным, но представить его на грани обморока — нет, такое моему воображению не под силу!
— Но господа вроде него не учатся на своих ошибках. Вы знаете, как в кулуарах называют его прожект? «Кукольный домик Эверетта»! В той теплице, которую он там у себя развел, порок пускает новые побеги.
— Мне кажется, что он просто добр к своим подопечным.
— Вот именно! — торжествующе улыбается следователь, словно я уличила Джулиана в неблаговидном поступке.
— Мистер Локвуд, — говорю я с отвращением, — если вы пожаловали, чтобы опорочить моего жениха, то зря потратили шесть пенсов на кеб. Подите
— Не нравится — не слушайте, дорогая моя мисс. В таком случае меня выслушает судья в Олд-Бейли. Ведь причина моего визита касается непосредственно вас.
Следователь привстает и берется за кочергу, чтобы сгрести побольше углей в свою сторону. Обеспечив таким образом свой комфорт, он продолжает:
— Я не отниму у вас много времени. Всего лишь краткий экскурс в нашу юриспруденцию. Вы иностранка, мисс, и вам неведомы британские законы. А между тем один из них может показаться вам небезынтересным. Но сначала ответьте, знакомо ли вам имя Септимуса Тэтли?
— Этот джентльмен мне неизвестен, — говорю я, не солгав. Более нелепого имени янки я отродясь не слыхала!
— Ничего, мистер Тэтли тоже не набивается к вам в приятели. Однако отношение к вашей биографии он имеет самое непосредственное, — начинает инспектор, сомкнув руки за головой.
Слов нет, как меня раздражает его поза! Как будто он полеживает на травке где-нибудь на берегу Темзы и ведет неспешную беседу. Локти торчат в стороны, и я замечаю, как сильно вытерт твид пиджака. Понятно, почему инспектор недолюбливает Джулиана, который меняет костюмы несколько раз в день. Обычная зависть.
— В пятьдесят восьмом году мистер Тэтли, начитавшись книжонок Майна Рида, отправился на поиски счастья в Луизиану — в край аллигаторов, рома и трепетных квартеронок. На паях с таким же простофилей приобрел сахарную плантацию, но прогорел — весь урожай был загублен внезапным заморозком. Прокутив остатки денег в картежных домах Нового Орлеана, мистер Тэтли подвизался на ниве журналистики и кропал статейки для газеты «Пикейн». В Новом Орлеане он и пересидел войну, потому что никак не мог определиться, на чьей он вообще стороне. Однако в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом, то ли поддавшись зову ностальгии, то ли не зная, где еще укрыться от кредиторов, отчалил на родину. В настоящее время мистер Септимус Тэтли проживает в Виндзоре, где его и отыскал один из моих агентов. Вот и весь сказ.
— При чем же здесь я?
— А при том, милейшая мисс, что в газете «Пикейн» мистер Тэтли вел криминальную хронику. В мае тысяча восемьсот шестьдесят шестого года именно ему было поручено написать статью о зверском убийстве двух плантаторов — братьев Жерара и Гийома Мерсье.
Если бы я заранее смекнула, куда он клонит, то уж как-нибудь совладала бы с мимикой и не позволила страху исказить мои черты. Но я была слишком занята выявлением недочетов в туалете инспектора, поэтому кульминация настигла меня внезапно.
— Эге, а вы помните ту историю, мисс Фариваль! По глазам вижу, что помните, — подмечает Локвуд. — В своей статье мистер Тэтли называл убийство «происшествием, превосходящим всякое понимание своей поистине дьявольской жестокостью». Быть может, вы уточните, что скрывалось за этой обтекаемой формулировкой?
Шепчу:
— Я стараюсь лишний раз не вспоминать… о той ночи.
— Разумное решение. В статье невозможно было привести подробности убийства. Иные господа, знаете ли, читают прессу поутру, за тостами с чашечкой кофе, и не следует отбивать им аппетит. Но мистер Тэтли сообщил
Согнувшись так, что скрипнул корсет, я вытаскиваю из-под манжеты скомканный платочек и торопливо прикладываю к губам. Рот наполняется кислой слюной, но я не могу ее сглотнуть — иначе меня вытошнит прямо на прикаминный коврик.
— Вам дурно, мисс Фариваль? — Голос инспектора звучит гулко, как будто из другого конца каменного коридора. — Позвоните служанке, пусть принесет воды. Пользуйтесь моментом, ведь в Ньюгейте, где вы вскоре окажетесь, вам ничего не принесут по звонку.
Выпрямляю спину, но платок не убираю — на всякий случай. Помимо крови там был еще и запах. Зловоние, как будто опрокинули ночной горшок. Ушло не меньше трех дней, чтобы зловоние выветрилось с моей кожи, а на то, чтобы оно покинуло мою память, понадобились годы.
…А кровь с платья так и не удалось отстирать…
— Занятно, не правда ли — повсюду, где бы вы ни появлялись, вам сопутствует смерть. Как вы можете объяснить сей факт, мисс Фариваль?
— Простым совпадением.
— Не многовато ли совпадений?
— Смерть правит повсюду, мистер Локвуд. Даже там, куда не ступала моя нога.
— Будь я ирландцем, как наш драгоценный мистер Эверетт, я счел бы вас баньши — призрачной плакальщицей, чьи стоны предвещают погибель.
— А кем вы сами меня считаете? — продолжаю я эту странную беседу.
— Той, кем вы являетесь на самом деле. Особой, чье безумие не является помехой ее изворотливости. Поверьте, на своем веку я повидал немало помешанных, которые могли бы обвести вокруг пальца всех оксфордских донов вместе взятых.
— Говорите, что хотите, — ответила я, резко пожимая плечами, словно стряхивая с себя невидимую сеть. — Но я не убивала тетю Иветт. А Жерара с Гийомом убили дезертиры, которыми тогда кишмя кишели луизианские болота.
— Ну что вы! Я не утверждаю, что братьев Мерсье убили именно вы. Даже в состоянии аффекта вы не смогли бы справиться с двумя мужчинами, да к тому же бывшими военными. Но то, что вы были чьей-то сообщницей, не подлежит сомнению. Кому вы держали плащ, о милая мисс?
Прищурившись, мистер Локвуд наклоняется ко мне поближе. Его колкий, цепкий взгляд обшаривает мой лоб, словно выискивая бугорки, которые отвечают за разные черты характера. В моем случае за лживость и склонность к насилию. Как пес, натасканный на запах хищного зверя, он нутром чует, что со мной что-то не так. Но не может истолковать, что именно. Мешают предрассудки.
— Пока мы говорим, мои люди проверяют списки всех жителей Луизианы, прибывших в Ливерпуль одновременно с вами. Работенка трудная, неблагодарная. Но вы можете облегчить нам задачу, мисс Фариваль, — и заслужить прощение. Дело в том, что наше судопроизводство включает один казус. Так называемое «свидетельство короны». Если один из преступников дает показания против подельника, тем самым он становится свидетелем со стороны обвинения. Подельника вешают, а доносителя отпускают с миром. То же самое я предлагаю и вам, милая мисс Фариваль. Назовите имя убийцы.