Невеста
Шрифт:
Да, я решила, что сегодня не стану отдаваться жениху, но мы можем принадлежать друг другу иначе, как уже делали это, от мысли о чем, внутри меня все сладко сжималось.
Я торопливо двигалась вдоль кромки леса, надеясь, что тени деревьев скроют меня от случайного взгляда, если в деревне есть еще кто-то такой же сумасшедший, что шастает по ночам, и удивлялась самой себе — в любое другое время я, пожалуй, умерла бы от страха от одной мысли, что мне нужно будет оказаться заполночь в лесу или даже рядом с ним. Жуткие рассказы про нечисть, что водится там, с самого детства заставляли меня дрожать и бояться свешивать ноги с кровати,
Но теперь все мои мысли были о другом, и не пугал ни зловещий шорох листвы, ни леденящие душу поскрипывания стволов деревьев, ни другие шорохи и звуки, доносящиеся из чащи. Я думала лишь о том, что меня должен ждать мой возлюбленный, что я иду к нему и пропаду, если не встречу.
Тень от мельницы косо ложилась на тропинку, по которой я шла, поэтому мне не было видно, ждет ли меня Сокол у входа — дверь и ступени были скрыты темнотой, туда не доставали короткие лучи ночного светила.
Я шла быстро, но по мере приближения к зданию моя скорость замедлялась, а уверенность в правильности принятого мной решения таяла. А еще я ощутила, что в груди появилось тяжелое давящее чувство — что, если я опоздала, что, если жених меня не дождался? Поэтому я до рези в глазах вглядывалась в черноту ночи, надеясь увидеть силуэт любимого.
Но его там не было…
Я подошла к мельнице, глаза быстро привыкли к темноте, но все же осторожно позвала:
— Соколик, любимый…
Ответом мне была тишина. От предчувствия, что мои самые страшные опасения оправдались, сердце забилось сильно и гулко.
Я медленно обошла строение один раз — быть может, ожидая меня, парень задремал и не услышал, как я пришла — а затем и во второй, стремительно — вдруг Сокол просто решил подшутить надо мной и спрятался, но сейчас выскочит откуда-нибудь, чтоб напугать?
Ноги подкосились, и я опустилась на ступеньку, лихорадочно раздумывая, что теперь предпринять. Я решила, что пойду к его дому сама и буду ждать хоть до утра, чтобы объясниться. Но внезапно услышала какой-то звук внутри мельницы — наверное, мой жених там! Почему я раньше об этом не подумала?
Эта последняя надежда, что мы не разминулись, и Сокол все еще может быть здесь, взбодрила меня — разумеется, он там, уже заждался меня и, вероятно, даже сердится за опоздание.
Я потянула за крупное тяжелое кольцо на двери, служившее ручкой, но дверь не шелохнулась, только раздавался скрежещущий лязг ржавого железа, поворачиваемого в креплениях. Я дергала его снова и снова, но дверь стояла, как влитая. Отчаянным усилием я потянула кольцо еще один раз, упираясь ногами и вкладывая в это движение все свои силы, как будто от этого зависела моя жизнь, и внезапно дверь поддалась — массивное дерево дверного полотна натужно и с ужасным скрипом, но начало открываться.
Через несколько минут неравной борьбы образовавшийся проем оказался достаточным, чтобы я смогла в него протиснуться. И хоть разум говорил мне, что до меня в эту дверь явно не входил никто последние лет пятьдесят, я упорно стремилась проверить всё до конца.
— Соколик, отзовись… — снова позвала я, потому что в темноте совершенно ничего не могла рассмотреть — крохотные узкие оконца где-то под самым куполом мельницы практически не давали света.
Я протянула руки и наощупь двинулась вглубь здания.
— Любимый,
Когда мои руки достигли противоположной стены, я только горько всхлипнула, слезы, готовые пролиться в любую секунду, жгли глаза, и я была на грани, чтобы опуститься на пол и разрыдаться. Но внезапно я услышала тихий шепот:
— Любимая, ты где?
Я чуть не завизжала от радости, когда поняла, что мой возлюбленный здесь. Возможно, он тоже опоздал и только пришел, или я оказалась здесь раньше полуночи, потому что задремала и не знала, который час — не важно, главное, что мы встретились.
— Иди ко мне, моя любовь, мое счастье, — произнес тихий шепот, и мое сердце забилось от радости — он никогда не называл меня так нежно, обычно обходясь полушутливым-полуласковым «мышка», и теперь было так приятно услышать такие теплые слова.
— Это ты, Сокол? — спросила я, потому что в голове вертелась колкая мысль, что что-то в интонациях человека, говорившего со мной, не так.
— Конечно, я, мое сокровище. Подойди ко мне.
Манящий голос был пропитан такой нежностью и лаской, что мне совершенно не захотелось спорить с ним — я шагнула к нему, протягивая руки и через мгновение угодила в крепкие объятия.
— Поцелуй меня, моя душа, — услышала я у самого уха, ощущая, что руки, обнимающие меня холодны настолько, что даже сквозь одежду я чувствую их ледяное прикосновение.
Я уперлась ладонями в грудь мужчины и почувствовала, будто мои ладони касаются замерзшей статуи, а не человека. Это точно не Сокол, который всегда был горячим, как печка! Но почему же мне не хочется вырываться и звать на помощь? Почему его голос так завораживает меня?
— Назови мое имя, — потребовала я, борясь с желанием немедленно коснуться губами желанных губ.
— Любимая моя, желанная, единственная, зачем имена, если есть столько слов, которые говорят о моих чувствах к тебе? — шепчущий голос лишал меня рассудка, каждое слово вызывало головокружение, будто я падаю в омут, в котором нет дна.
— Нет, скажи, как меня зовут, — упорствовала я.
— Жизнь моя, судьба моя… — шептал голос, туманя мне мысли, — поцелуй меня, моя милая.
Я чувствовала холодное дыхание у себя на подбородке, на щеках, на скулах, чужие губы искали мои, требовательно открывались в жажде поцелуя. Я не видела того, кто был рядом, но чувствовала его движения и порывы всем своим естеством. Руки, сжимающие меня, подавляли волю.
Если сначала я ощущала в себе силы вырваться из почти болезненных объятий, то теперь пришло понимание, что я бессильна перед крепостью рук, в которых оказалась. Более того, я не могу придумать причины, зачем мне куда-то бежать отсюда. И так хорошо. Уже почти тепло. Почему мне казалось, что он холодный? Вовсе нет, под моими руками теплая и мягкая грудь.
Мысли в голове путались, возникали бессвязными образами и исчезали, сплетались и разлетались, ускользали от меня. Но одна маленькая, как зернышко, мысль стучала внутри: «что-то не так», «что-то не так»… Я мучительно хмурила брови, закусывала губы, будто бы это могло приблизить понимание, но оно, как плоский камушек по глади воды, запущенный умелой рукой, скакало прочь от меня, оставляя только круги в моем затуманенном сознании.