Невидимые знаки

Винтерс Пэппер

Мальчик выглядел больным и испуганным, его глаза были круглыми, а белая кожа блестела от пота.

— Что мы можем сделать? — Гэллоуэй посмотрел на меня. — Эстель... думай, черт возьми.

— Я не знаю.

Лгунья. Ты знаешь.

По крайней мере... мне так кажется.

Воспоминания медленно пробивались сквозь ржавые засовы, пробиваясь сквозь паутину и потускневшие от возраста воспоминания. Чем дольше я думала о школьных уроках и материнских наставлениях, тем больше вспоминала, что

нужно делать.

Каким-то образом Гэллоуэй почувствовал это. Он обратился ко мне, чтобы вылечить мальчика, которого мы полюбили. Как англичанин, живущий в стране, где самым смертоносным животным был барсук, он не имел опыта.

Но зато у меня был.

Я могу это сделать.

Фальшивая уверенность превратилась в настоящую, когда мои навыки медсестры перешли в регламентированные действия.

Отстранив Пиппу (снова), я склонилась над Коннором.

— Ко, я знаю, что это больно, и я собираюсь помочь тебе. Но сначала мне нужно знать, как долго ты стоял на ней. Ты помнишь?

Его лицо скривилось.

— Только секунду. Я наступил, было больно. Я отпрыгнул.

— Это хорошо, да? — Голос Гэллоуэя граничил с яростью и тревогой.

Надеюсь, что так.

Я кивнула.

— Это здорово.

У него гораздо больше шансов выжить.

— Ждите здесь. — Поднимаясь по пляжу, я благодарила небеса за то, что уже поставила кипятить воду для обеда. Она уже нагрелась, бурлила в своем фюзеляжном контейнере. Мои воспоминания о том, как лечить такой укус, были в лучшем случае неполными, но я помнила что-то о горячей воде — настолько горячей, насколько мог выдержать пострадавший (иногда кипяток) — и вытягивании как можно большего количества яда с помощью промывания и дезинфекции.

Схватив скорлупу кокосового ореха, я зачерпнула кипяток, взяла швейцарский армейский нож, новый кокос из кучи у зонтичного дерева, сильно поредевшую аптечку из кабины и порванный кусок одежды, который мы хранили для уборки.

Обнимая свои пожитки и изо всех сил стараясь не облить пальцы кипятком, я полетела обратно к Коннору.

Приземлившись на колени, я ошпарила костяшки пальцев, осторожно вставляя в песок капающую кокосовую скорлупу.

Пиппа снова распростерлась на своем брате и рыдала.

Разочарование сквозило в моем голосе.

— Пиппа, дорогая, мне нужно, чтобы ты отпустила Коннора. — Я толкнула испуганную девочку. — Гэллоуэй, мне нужно, чтобы ты положил Коннора на спину.

Не говоря ни слова, Гэллоуэй повиновался, отпустив Коннора на песок и взяв Пиппу на руки, чтобы она не мешала, пока я работаю.

Заставив себя улыбнуться Коннору, я наклонилась над ним.

— Сейчас будет больно, но я обещаю, что боль утихнет. Хорошо?

Его маленькие кулачки сжались, ноздри раздувались. Но он кивнул, как солдат Первой мировой войны в тылу врага.

— Хорошо.

Я поцеловала его в лоб.

— Хороший мальчик.

Поднявшись на ноги, я проверила воду. Она уже не кипела,

но все еще была слишком горячей. Но у нас не было антибиотиков; ничего, что могло бы победить то, что боролось в нервной системе Коннора. Я скорее сожгу его, чем позволю ему умереть от анафилактического шока.

— Сделай глубокий вдох.

Взяв его ногу, я опустила ее в горячую воду.

Он закричал.

— Какого черта, Эстель? — крикнул Гэллоуэй.

Пиппа завизжала, ее рыдания перешли в истерику.

— Прекрати! Не мучай его!

Тревога и ужас от того, что я причиняю еще большую боль, заставили меня сорваться.

— Замолчите. Все вы. Так и должно быть. — Я толкнула его ногу обратно в воду. — Пожалуйста, Коннор. Будь храбрым.

Он стонал и бился, но его маленькое сильное сердце давало ему мужество держать ногу в таком огненном жаре. Как только я поняла, что он будет держать ее там, я повернулась к аптечке и открыла предпоследнюю упаковку дезинфицирующих тампонов, которые у нас были.

Вытащив его ногу из воды, я тщательно промыла рану.

Я не обращала внимания на его крики и попытки отстраниться. Я боролась с недоверчивым взглядом Гэллоуэя, поскольку намеренно причинила боль бедному мальчику.

Но я поступала правильно.

Я помогала.

Поэтому я продолжала скрести, сильно и быстро, используя ногти там, где это было необходимо, чтобы в ране ничего не осталось.

Коннора снова вырвало, он схватился за живот, когда начались судороги.

Снова вернулись воспоминания о том, через что ему предстоит пройти. Следующие двенадцать часов превратились бы в ужасный кошмар: спазмы в животе, одышка, слабость, головная боль, диарея, рвота, паралич и даже отслоение кожи на зараженном участке.

Но это только в том случае, если он получит полную дозу.

Незначительный укус принесет ему огромную агонию с пиком лихорадки в течение первого часа или двух... после этого все начнет стихать.

Надеюсь.

Пожалуйста... пожалуйста, пусть это сработает.

Коннор отключился до того, как я закончила чистку, а Пиппа стала почти бесчувственной от слез.

Мои собственные слезы грозили смыть меня, но я отгородилась от всего и сосредоточилась на том, чтобы подержать ногу Коннора в обжигающей воде, а затем облить ее свежим кокосовым соком (из-за любых антибактериальных и антиоксидантных свойств, которыми он может обладать).

Остаток дня был самым длинным в моей жизни. Я оставалась медсестрой для Коннора, порхая вокруг него, как нервная колибри, в то время как Гэллоуэй превратился в борца с кошмарами и защитника от слез для Пиппы.

Она дремала и просыпалась с криком. Она плакала и теряла сознание от усталости.

Бедняжке пришлось хуже, чем Коннору, потому что он хотя бы отключился от боли и позволил своему телу исцелиться без сознания.

Неважно, бодрствовал он или спал, я никогда не отходила от него.