Невидимый мир
Шрифт:
Ивик, правда, не сидела на бревнышке - она создала что-то бесформенное, бесцветное, но по крайней мере, на этом можно было лежать или сидеть. И она сидела, выковыривая наспех созданной вилкой свинину. Запивала водой. Посасывала дольку шоколада.
К ней подошел Керш иль Рой. Вынырнул из Медианного тумана. Он был не такой, как на похоронах - умер три года назад, уже совершенно седой, обрюзгший, куда старше своего возраста, у него было больное сердце. Сейчас Керш был такой, как раньше. Как в то время, когда Ивик училась в квенсене. Подошел. Молча стоял рядом. Ивик отправила в рот кусочек тушенки. Подмигнула.
– - Нехорошо, да, хессин? Я не встаю при вашем появлении. Не отдаю честь. Я обнаглела, правда?
– - Ничего, - сказал он, - я ведь мертвый.
– - Не расстраивайтесь, - не удержалась Ивик, - большинство ваших учеников не доживут до ваших лет. Многие уже не дожили.
Она прикусила язык, видя сгорбившуюся спину директора.
– - Извините. Я не хотела...
– - Да что ж, это правда, Ивик. Я жил. Убивали вас. Я умер просто от инфаркта. Это ведь не так страшно.
Ивик соскочила с убогого седалища.
– - Простите, Керш...
– - Сердце, - сказал он спокойно, - это вас убивали... били... Жгли. Брали в плен и пытали, насиловали, мучили. Рвали на куски снарядами. Это действительно страшно. А со мной ничего такого не происходило. Вы были молоды, красивы, вы любили друг друга - и вас убивали. Вы были маленькими... Ивик, когда дети приходят в квенсен - они же очень маленькие. И когда начинают воевать - маленькие. Это вам доставалось, а мне - нет. Только сердце... ведь оно у меня есть, Ивик. Но я не могу жаловаться. Мне повезло. Ты бы хотела поменяться со мной? Ты бы хотела жить так, как я?
Ивик заплакала.
– - Чтобы твои дети... Ивик, я ведь каждого помню, кто не дожил. Это ведь неправда, что сердце у человека становится каменным.
– - Керш... Керш, это мало, конечно, но... я давно вам простила.
– - Я знаю, девочка. Вы все прощаете. Смиряетесь. Считаете нормальным. Я помню, что сделал с тобой.
Ивик села.
– - Керш, я все понимаю. Но вы не давите на жалость, ладно? Мне вас жалко. Но мне и себя ведь жалко. И Кельма. Мне всех жалко. Но это не то. Это все чувства. Объясните мне только одно - зачем? Какой в этом смысл? Зачем мучились вы, зачем посылали на смерть нас?
– - Ты все еще думаешь, что Дейтрос был уничтожен ради сохранения пассионарности?
– усмехнулся он.
– - Да, эту идею некому из меня выбить уже, - не удержалась Ивик.
– - Хорошо, а если это не так? А если Дейтрос все-таки действительно был уничтожен дарайцами? Это-то хоть ты допускаешь?
– - Допускаю.
– - И что - ложечки нашлись, а осадок остался?
– - Зачем дарайцы преследуют нас? Почему мы не попытаемся просто жить с ними в мире? Я не верю, что только они виноваты в этой войне... В конфликте всегда виновны обе стороны.
– - Это верно, - согласился Керш, - всегда можно не конфликтовать. Согласиться. Пойти на уступки. Вопрос в том, что ты готова отдать и с чем согласиться. А что - не готова... Ведь было много народов, которые отдали и согласились. И они сохранили жизнь, физическое существование. Лей-Вей, например - часть народа дарайцы, конечно, уничтожили, но ведь только часть. В истории Тримы тоже много примеров.
– - Вы, как всегда, все говорите правильно и логично... но я уже не знаю, что мне защищать. Просто не знаю. Дейтрос - так ведь я уже давно не в патруле... На Триме я защищаю только идеи, которые держат и скрепляют Дейтрос таким, какой он есть. Но Керш... я много лет это делала. Посмотрите, во что превратилось мое тело. Моя душа. Посмотрите, что я оставила ради этого. А скажите - что я получаю взамен. Убогое материальное обеспечение моей жизни? И все? Я понимаю, это эгоизм, эгоцентризм, надо жить ради общества, надо чувствовать себя частью... но вы знаете, кажется, мне уже это надоело. То, что вы жили так - не оправдание. То, что многие вообще отдали жизнь, отдали больше, чем я - тоже не оправдание...
– - Девочка, - беспомощно сказал Керш, - ты пойми...
– - Что я должна понять? Впервые, первый раз в жизни я увидела что-то для себя... ведь этого не было, вы поймите, хесс! Никогда не было. Я вышла замуж, потому что так надо, стыдно не выйти. Я родила детей, потому что стыдно не рожать. Да, я любила и детей, и мужа, это нормальные человеческие инстинкты, но ведь я ж и там всегда больше отдавала, чем получала. И вот первый раз... понимаете - первый! Есть тот, кто любит меня. Именно меня, просто потому, что я есть, и я вот такая. Не потому, что я жена, и что положено иметь жену - а потому что я есть. У меня могло быть тепло. Счастье. Я же думала, что счастья вообще не бывает, а оно - есть. И сразу же - я вынуждена отказаться... иначе не может быть. Я не могу так! Хорошо, я бросила его... Но зачем жить дальше? Зачем все остальное?
– - Ты ведь сама его бросила. Это было твое решение. Могла не бросать.
– - Не могла, и вы это отлично понимаете.
– - Почему? Даже твои трансляторы тебя бы не поняли. Мало ли что в жизни бывает... потихонечку, незаметненько любила бы... чтобы никто не узнал. Урывала бы свою дольку счастья.
– - У меня не получится незаметненько. У нас не получится.
– - Тогда бросила бы семью...
– - Нет, потому что это бесчестно и подло, и я не могу после этого любить Кельма. Вы поймите же, Керш! Почему, если гэйна заставляют предать Дейтрос и работать на доршей - он теряет огонь? Ведь все теряют, бесповоротно. Да потому, что надо сломать что-то в душе, чтобы предать. Надо стать бесчестным и подлым. И не будет огня. Будет цинизм и равнодушие. И вот так же и любви к Кельму не будет больше. Вы что, не понимаете этого?
– - Может быть, надо пересмотреть жизненные ценности? Ведь живут люди иначе - и даже творят при этом. На Триме...
– - Можно и пересмотреть. Но вы же сами сказали - смотря с чем согласиться и что отдать... есть народы и есть люди, которые согласились и отдали... и они живут.
– - А что?
– спросил Керш, - что у тебя есть такого, что ты не готова отдать?
Ивик молчала.
– - Не готова, даже если детей убьют на твоих глазах... и Кельма... Или нет такого? Тебе не за что больше умирать?
Ивик молчала.
– То, что я тебе тогда рассказывал - зачем мы защищаем Дейтрос так яростно - для тебя это уже перестало иметь значение. А я ведь тогда знал, что так будет. Ты, такая маленькая, тихая, измученная болью, сидела рядом со мной и соглашалась, и даже проникалась до глубины души тем, что я тебе говорил. А я знал, что рано или поздно ты придешь и начнешь спрашивать дальше. Предъявишь счет. Объяснений было достаточно для тринадцатилетней гэйны. Ты тогда ведь гордилась собой - ты защищаешь жизнь мирного населения, за спиной у квиссанов спит родная земля, в форме и с оружием пройтись по улице, свысока поглядывая на остальных... что, не так?