Невинная для Лютого. Искупление
Шрифт:
— Уходи, — успокоившись, попросил Саша. — Я хочу спать.
— Ты точно в порядке?
— Да. Завтра отведешь меня к маме, — строгий голос, напряженные плечи, взгляд испуганного волчонка. Я тоже такой — бескомпромиссный и твердый в своих решениях. Очень понимаю его состояние, но последние слова выбили почву из-под ног: — Я не буду с тобой жить — хочу к маме.
Я кивнул, вытолкал свою тушу в коридор и прижался к стене. Когда получилось вдохнуть, услышал плач малышки и побежал назад, в нашу с Линой спальню.
Полчаса возился с переодеванием памперса, потом накормил дочь и еще полчаса носил ее на плече, чтобы вышел воздух. Когда она крепко уснула, посмактывая соску, уже светало. Я положил Надю в люльку и вернулся в комнату к сыну, чтобы убедиться, что все в порядке. Он спал на боку, прижав к подбородку коленки. Будто уснул сидя, а потом завалился. Я бережно укрыл его одеялом и поцеловал в висок.
— Мама вернется. Обещаю, — прошептал я и сбежал к себе.
И больше не уснул. Валялся в кровати, ходил по ковру, выглядывал в окно, наслаждался красочным и теплым утром, а когда наступило время, и все попросыпались, собрал детей и отвез их к Ангелине.
Врачи давно разрешили взять детей с собой, но я немного не решался. Все боялся, как они воспримут состояние мамы. Теперь считаю, что они имеют право знать правду.
Саша осторожно ступил в палату. Замер у ног Ангелины, всмотрелся, а потом обернулся.
— Что с ней? Она спит?
Я кивнул.
— Устала?
Что ему ответить? Я перевел взгляд на бледное лицо жены. Она точно Ангел — только крыльев не хватает. Белая-белая. Нежная-нежная.
— Она слышит тебя, Саша, но ответить пока не сможет. Она не устала, просто немного заболела.
— Не улетит? — он подошел ближе, взял Лину за руку. — У нее ведь нет крыльев? Я не хочу, чтобы она улетела.
— Не улетит. — Я подступил с другой стороны и осторожно приложил к Лине дочурку. Малышка завозилась, поймала мой взгляд, а потом посмотрела куда-то влево и вверх, будто что-то увидела. Холод пошел по спине, таким ее взгляд был цепким.
— Агу… к-к-к…
— Это Надя виновата, что мама теперь болеет? — будто прошелестел сын.
— Нет, Саша, никто не виноват.
Мне стало дурно. Малышка сильно захныкала. Я потянулся к дочери, взял ее на руки и поспешил к выходу. Бросил через плечо:
— Саша, побудь с мамой немного. Расскажи ей что-нибудь. Она обязательно услышит.
— А ты куда?
— Оставлю вас наедине, не хочу мешать.
На самом деле я не хотел, чтобы сын видел меня слабым и убитым. Не мог показывать, как тоскую, ведь понимал, как ему плохо без Ангелины. Я отвернулся, спрятал заплаканные глаза и пошел к двери. Вернее, почти пополз, так было тяжело.
— Папа, пожалуйста! — Саша вдруг подбежал, вцепился в мою ногу, уткнулся лбом в спину, обнял меня ручками и, рыдая, закричал: — Не уходи! Не оставляй меня! Попроси ее вернуться. Попроси маму вернуться! Папа, пожалуйста!
Эпилог
Я увидела их. Маму, папу… Таких молодых, улыбающихся, счастливых. Такими они были до того дня, как мама заболела. Как она узнала чудовищную тайну от умирающей соседки, как отец оказался замешан в чудовищной войне двух монстров. Был ли Чехов психом на самом деле, сломило ли его то, что мужчина пережил в горячей точке или он сошёл с ума от горя — не важно. Важно то, что он творил после этого. Уверена, Лёша проследит, чтобы тварь получила по заслугам.
Жаль, что я этого не узнаю. Остаётся лишь верить и идти к своим родителям. Мне было так приятно их увидеть. Маму, по которой я безумно скучала. Отца, который впервые за долгие годы улыбался. Я помнила эту улыбку, но при жизни не часто видела её. Открытую, весёлую, добрую. Таким он был когда-то, мой папуля.
Я остановилась и прислушалась. Будто кто-то звал меня, и этот едва слышный голосок не пускал меня дальше. Я не могла сделать шаг. Постепенно лица родителе таяли в нестерпимом свете, а слова звучали всё ближе. Я уже могла понять, о чём меня просили.
— Мама, пожалуйста, открой глаза. — Саша всхлипывал, но не прекращал говорить. — Мама, мамочка, не уходи. Не улетай, пожалуйста! Я тебя очень люблю. Мам… Я буду заботиться о Наде. Я даже помогаю папе менять подгузники. Я научу её хорошо сидеть в седле и играть в футбол. Мам, я читаю ей папины стихи, и сестрёнка засыпает. Помнишь?
Он принялся по памяти начитывать письмо, которое Лёша оставил мне, когда ушёл.
Умоляю. Молю. Прошу. Признаю, что вина никогда не окупится строчкой. За унылой точкой не найти прощенья…Я прислушивалась к знакомым словам и не хотела уходить. Да, очень любила родителей и хотела бы с ними встретиться, но я нужна своим детям. Нужна любимому мужу. Не могу их оставить, только не сейчас. Оглянувшись ещё раз, уже не увидела родных лиц.
Прошептала, едва разлепив губы:
— Простите… Я вернусь позже.
— Мам? — Сашин голос оглушал и выдирал из небытия. — Мам, что ты сказала? Мам… — И почти рыдание: — Па-па! Мама очнулась! Па-а-ап!
Веки были будто налиты свинцом, но я постаралась разлепить ресницы, чтобы увидеть сына. Он смотрел на меня красными от слёз глазами, и сердце сжалось от боли.
— Как вырос…
— Мама, это правда, — снова расплакался Саша и схватил меня за руку. — Я боялся, что мне показалось.
В светлую просторную палату ворвались люди, и первым, снося всё, что попадалось по пути, летел Лютый. Волосы торчали во все стороны, на лице борода…
— Сколько же я спала? — И тут всё это стало неважным. Я коснулась живота… которого не было. — Дочь. Моя дочь! Она…
— Жива, — выдохнул Лёша и, рухнув на колени, обнял нас с Сашей, стал целовать мои руки, перебирать пальцы, обмазывать их горячими слезами. — Ангел, ты вернулась к нам. Вернулась. Я верил.