Невинный сон
Шрифт:
Ева спросила его о Гарри, и он в общих чертах описал его характер, каким помнил его по тем временам, когда у них были не близкие, но дружелюбные отношения.
– Думаю, он неплохой парень. Правда, несколько эгоцентричный.
– Гм. Похоже, настоящее сокровище.
Ободренный язвительностью жены, ее завуалированным желанием видеть в Гарри только дурное, он принялся высказывать ей свое недоверие к Гарри, свои пусть незначительные, но все же сомнения в достоинствах человека, который растил его сына. Но что уж тут поделаешь? Кое-какие мелкие недостатки у него, конечно, были.
– Какие же именно? – допытывалась Ева.
В полутемной комнате ее взгляд стал напряженным, глаза лихорадочно блестели. Она внимательно наблюдала за мужем и с жадностью
Ни один из них пока не высказывал ее вслух, но она уже созрела. Она уже приобрела определенную форму.
Вскоре Гаррик посоветовал Еве хотя бы немного поспать. Сам же он, по правде говоря, был настолько взволнован, что ему казалось, будто комната ходит вокруг него ходуном. От грандиозности задуманного у Гаррика кружилась голова, и он боялся, что стоит ему подняться, как он тут же рухнет на пол. Он предложил жене лечь на постель рядом с мальчиком, а сам вытянулся на кушетке. Гаррик уже почти заснул, когда увидел, что Ева опустилась рядом с маленьким, свернувшимся калачиком тельцем, и ее рука взметнулась над ним и повисла, словно жена раздумывала: обнять мальчика или нет? Не разбудит ли его ее прикосновение? И тогда он увидел, что Ева лишь легонько коснулась плеча ребенка, скользнула пальцами по его предплечью и тут же молча убрала руку.
Гаррик понятия не имел, сколько часов он проспал, но когда проснулся, то увидел склонившуюся над ним жену.
– Что такое? – спросил он, чувствуя, что она напряжена и в лице ее сквозит какая-то неуверенность. – Что-то случилось?
На ней поверх нижнего белья была надета его футболка, и Гаррик, скользнув взглядом по ее стройному телу, заметил, что Ева держит в руке какую-то вещь.
– Посмотри, – протянув ее Гаррику, сказала она.
Он привстал, протер заспанные глаза и мгновенно ощутил боль в спине; казалось, будто его тело было сделано из картона и, свернутое всю ночь напролет, теперь медленно распрямлялось. Он опустил взгляд на паспорт, который Ева только что вложила ему в руки.
Пока Гаррик открывал его, она кусала губы, и в глазах ее горело дикое возбуждение. Со страницы паспорта на него смотрело лицо Феликса. Ева отвернулась и отошла назад к постели.
Эту фотографию Гаррик сделал сам. Он вздрогнул, вспомнив, как он тогда был раздражен, как злился на сына, который отказывался сидеть смирно и смотреть в объектив, а когда все-таки посмотрел, то никак не мог удержать на лице серьезное выражение и, озорно улыбаясь, портил снимок. «Черт возьми, Феликс! Прекрати это!» – закричал он тогда на сына.
Вспомнив эту сцену, Гаррик залился краской стыда и раскаяния. Он отдал бы все на свете, чтобы исправить непоправимое.
Ева сидела на кровати рядом с Диллоном. Мальчик все еще спал, и его грудь мерно вздымалась во сне.
– Поразительно, правда? – сказала Ева. – До чего же они похожи.
Гаррик все еще держал паспорт в руках. Он проверил дату. Паспорт не был просрочен.
Мальчик вдруг зашевелился. Гаррик, затаив дыхание, следил, как он приоткрыл глаза, приподнялся на постели и принялся тереть кулачками сонные глаза. А когда он увидел незнакомую комнату, а потом Гаррика и Еву, он мгновенно проснулся, и лицо его исказилось от страха.
– Где моя мама? – спросил он, и при звуке этого тихого, с хрипотцой, испуганного голоса внутри у Гаррика все похолодело.
Если у Евы и вспыхнули угрызения совести, то она их ловко скрыла, потому что у нее на лице не дрогнул ни единый мускул.
– Твоя мама и твой папа сейчас не могут сюда прийти, – сказала она мягким уверительным тоном. – Они попросили нас за тобой присмотреть.
Эту ложь Ева произнесла так нежно и с такой легкостью, что у Гаррика перехватило дыхание.
Ева представила себя и своего мужа мальчику по имени, и Гаррик заметил, как Диллон тут же, словно обороняясь, свернулся в клубок. Из-под каштановой
– Диллон, ты не голоден? Что ты хочешь на завтрак? Ты любишь рогалики? Гренки?
Мальчик посмотрел на нее с подозрением, но подбородок у него уже не дрожал.
– Может, стакан молока и вкусную сладкую булочку?
Мальчик едва заметно кивнул и еще теснее обхватил себя за колени. Ева, протянув руки, наклонилась к Диллону, но он мгновенно отстранился. Гаррик видел, как его жена отдернула руки, но лицо ее по-прежнему было веселым и оптимистичным.
– Диллон, ты любишь корабли? – спросила она.
Мальчик ничего не ответил, лишь слегка заерзал под покрывалом, подтянул колени поближе к подбородку и в упор уставился на этот торчавший пред ним горбик.
– Сегодня, немного позже, – продолжала Ева, – мы втроем, наверное, отправимся в небольшое путешествие на корабле. Ты бы хотел поплыть на корабле? Если захочешь, мы можем сесть на палубе и смотреть на другие корабли, на чаек, на волны. Здорово, правда?
А потом Ева посмотрела на Гаррика, и до него мгновенно дошли суть и глубина этого не высказанного до конца предложения. В ту минуту он не думал о последствиях. Нет, тогда они о последствиях не думали. Ни он, ни Ева. Они убедили себя, что делают это в интересах мальчика. Ему будет лучше с ними, вдали от родителей и их недосмотра и безрассудства. Они смогут обеспечить Диллону гораздо более хорошую жизнь, чем его теперешняя в этой хибаре, в этой ловушке, в окружении хиппи и почитателей марихуаны. Они будут любить и ценить его, они окружат его заботой. В их семье перед ним откроются необозримые возможности; он сможет развить любые способности и достичь любых высот. Именно такими словами они себя и убеждали. Но за этими уверениями крылась их собственная боль, их мучительная борьба с безысходностью и надежда: самым неожиданным образом у них вдруг появился шанс спастись.
Как можно кому-нибудь объяснить, что на подобном обмане ты собираешься заново построить свою жизнь? Если бы в газете ему попался шокирующий заголовок «СУПРУЖЕСКАЯ ПАРА УКРАЛА РЕБЕНКА, ЧТОБЫ ЗАМЕНИТЬ ИМ УМЕРШЕГО СЫНА», он счел бы такой поступок расчетливым и мерзким. Но все получилось совсем по-другому. Один мелкий обман следовал за другим, постепенно они накапливались, и вскоре ложь уже вошла в привычку. Череда обманов, и ни один из них не был злостным, и целью каждого из них было страстное желание защитить ребенка, избавить его от последующих страданий. Но до того, как они приступили к непростому, но радостному построению новой жизни втроем, им предстояло пережить тяжкий период скорби и долго друг к другу приспосабливаться.
Поначалу были слезы. Бесконечные слезы. Гаррик научился замечать их предвестников. Лицо мальчика принимало настороженное выражение, наступала мертвая тишина, а потом на лбу у мальчика появлялась хмурая складка, нижняя губа выпячивалась, и он заливался слезами. Вопросы о матери, вопросы об отце, вопросы об его доме. Требовательный тон, истерики. Он размахивал руками и ногами, взрывался бешеной злобой. Они терпеливо пережидали каждый такой взрыв. Еве это удавалось гораздо лучше, чем ему. Она оставалась на месте, приговаривала что-то утешающее, шептала нежные слова и называла его ласковыми прозвищами, которые прежде предназначались только Феликсу. Гаррик порой просто не мог вынести таких сцен. Он уходил из комнаты. Ева же всегда оставалась. Она не сорвалась ни единого раза. Ее решимости можно было позавидовать. Ее стойкость перед лицом такого невыносимого горя, гнева и смятения просто потрясала. Гаррик наблюдал за ней со страхом и благоговением, стыдясь своих колебаний и сомнений, своих приступов растерянности. Но чтобы рассеять его сомнения, Еве было достаточно одного – напомнить ему о той ночи в Танжере.