Невольница: его проклятие
Шрифт:
— … не надо, я знаю.
Какое-то время мы просто молчали. Я закрывала глаза и слушала, как она сопит, временами шмыгает носом. Это очень непривычно, когда ты не один. Теперь это казалось почти ненормальным. Нас не должно быть здесь.
Я повернула голову, заглядывая в ее зареванное лицо. Веки покраснели, набухли. Глаза казались узкими и маленькими, но пронзительно голубыми. Самый небесный цвет.
— Как ты здесь оказалась?
Кажется, она ждала этого вопроса, съежилась, подтянула колени к груди и обхватила тонкими руками. На запястьях резко выделялись острые кости, а сами кисти из-за резкой светотени казались старыми и натруженными. Она выглядела побитой собакой. Изморенной,
— Я сама все испортила. Как последняя дура.
— Ты надоела Торну?
Она пожала плечами и шмыгнула носом. Я поняла, что она сейчас снова заплачет. Хотелось отвернуться, но я сдержалась.
— Сначала все было так хорошо… Так хорошо… А потом… Потом он охладел ко мне из-за новой наложницы. Я так страдала… Я так мучилась.
Она замолчала и отчаянно зарыдала, сотрясаясь всем телом. Судорожно сжимала колени, комкала юбку.
— А что потом?
— А потом… — теперь она шептала, — я попыталась отравить ее бондисаном.
Я промолчала. Это глупо. Надо быть полной дурой.
— Винсент разозлился и продал меня сюда.
— Давно?
— Два месяца назад. Жаль, что у меня ничего не получилось, она заслуживала. Я не могу без него. Я умираю здесь без него. И он без меня страдает.
Я отвернулась и уставилась вверх, в сетчатые пластины выдвижного балдахина:
— Глупая ты. Это имперцы. Ты для них вроде комнатной собачки.
— Он любил меня, я знаю.
Я усмехнулась:
— Ты можешь сколько угодно обманывать себя.
Она снова зарыдала, сотрясаясь всем телом.
— Он любил. Я знаю. Я чувствовала! — слова вылетали с вызовом, высоко, истерично. Будто она хотела убедить меня.
Она просто влюбленная дура.
— Ты придумала себе сказку.
Она приподнялась на локте:
— Он не забыл меня, я знаю. Я верю. Он приходит сюда и сидит в общей зале. Обычно с каким-то тощим мальчишкой. Он просто сидит, понимаешь.
— Он говорил, что приходит из-за тебя?
— Нет, — она покачала головой. — Я с ним не говорила. Я просто смотрю издали. Не решаюсь подойти. Все время вспоминаю, каким он был. Он был нежным. Слышишь? Я вспоминаю его большие теплые руки, и жить без них не хочется. А его губы… Эмма, я жизнь отдам за его губы. У меня будто сердце из груди вырвали.
Лора снова обхватила себя руками, сжалась, будто пыталась задавить все эти мысли. Видно, впрямь, любит. Надо же… Я думала, что все это просто красивая выдумка. Люди просто привыкают друг к другу, смиряются. Потому что так принято.
Может, так и надо? Иметь глупую веру хоть во что-то? Глупую недостижимую любовь? Мне на мгновение стало страшно — во мне уже нет ни любви, ни веры. Ни во что. Я вдруг почувствовала себя пустой, почти звенящей. Как зеркальная бутылка, в горлышке которой играет отголосок пустынного ветра. Сердце Лоры вырвали, а у меня, судя по всему, его просто никогда не было. Единственный, кто заполнял эту пустоту до отказа — моя мама. Мама, которая всегда была рядом. Элия.
Теперь же просто пустота.
О любви я перестала мечтать, едва мне хоть одним глазом позволили увидеть реальность взрослой жизни. Вся эта детская блажь лопнула, как мыльный пузырь. Да и какая любовь, когда ты с самого детства понимаешь, что ты другой, чужой. Нас не любили. Просто терпели. И за то, что мама жила одна с ребенком, без мужа. И за то, что, как считалось, прижила меня от имперца. От таких детей всегда старались избавиться, часто уносили в пустыню. И за то, что сумела открыть маленький магазин и ни от кого не зависеть. А Лора… Лора просто жила в доме напротив. Я не выбирала друзей. Просто, она единственная, к кому я привязалась, и кто не сторонился меня. Я была не ровней местным
Теперь она отчаянно мечтала вернуться к Торну, а я… Раньше я мечтала сбежать, вернуться на Норбонн, верила, что вырвусь. Теперь нет и этого. Теперь единственное, о чем я могу позволить себе помечтать — чтобы пришел де Во и забрал меня отсюда.
Чтоб пришли они оба и забрали нас.
Торн…
Я порывисто подскочила, села в кровати, тряхнула Лору и заглянула в лицо:
— Торн! Лора, Торн!
Она не понимала.
— Умоляю, найди способ поговорить с Торном, как только он снова придет сюда. Скажи ему, что я здесь. Пусть он расскажет об этом де Во.
Лора онемела. Просто смотрела на меня во все глаза. Наконец, нахмурилась:
— Так разве…
Я покачала головой:
— Нет. Это отец Виреи, его жены — герцог Тенал. Они украли меня.
Лора отстранилась. Решительно, каким-то воинственным жестом утерла слезы и уставилась на меня:
— Так ты любишь его?
Хотелось звонко шлепнуть ее по щеке — она совсем ополоумела. Несмотря на весь ужас положения, ее голова забита любовными бреднями. Ничего не изменилось.
— Он — намного лучше того, что меня может ждать здесь. И он всего один. И он не чертов извращенец.
И он уже не чужой, как бы я это не отрицала… Но это я ей никогда не скажу.
Лора опустила голову:
— Я не знаю, как теперь подойти к нему.
Я сглотнула:
— Ты просила у меня прощения. Так это лучший способ хоть чем-то мне помочь. — Я обхватила ее лицо ладонями и заглянула в глаза: — Помоги мне. Прошу.
Глава 42
Пирам все-таки влез…
Я спустился черным ходом из банковской конторы Бреля и сел в корвет. Очень кстати, потому что срок погашения займа вышел вчера, но я бы не хотел впутывать его в это дело. Такие вопросы не должны касаться Императора, пусть и действовал он через третьих лиц. Стоит благодарить, но он теперь ни за что не признает, что перекупил мой долг, зато целую вечность будет таить усмешку в глазах. Брель так юлил, многозначительно поводя мохнатыми седыми бровями, что расспрашивать было бессмысленно. Он называл это коммерческой тайной. Толку расспрашивать, когда все и так ясно. Брель — редкая гнида, которая охотно продает долги, но он единственный, кто может выложить по щелчку пальцев крупную сумму. Черт с ним, я отдам, как только поступят доходы с Атола и Феса. По крайней мере, стало хотя бы одной проблемой меньше. Пирам станет ждать в отличие от банкира. Я наобещал ему золотые горы. Да я бы тогда ему жизнь свою заложил, лишь бы получить эти чертовы двести тысяч.
И все для чего? Чтобы чертов старик все испортил. Я не для того вернул ее, чтобы отдать Теналу. Старик затаился, впрочем, как и его дочь. Не изводила визитами и упреками. Почти не попадалась на глаза. Казалась всем довольной. Выжидала, когда лопнет терпение. Но и Совету Эмму тоже не выдавали. Все, как я и предполагал. Совет — блеф. Совет — ненужные вопросы и неприятные осложнения. Совет — это большие проблемы. Лишь бы она была жива. Твою мать, только бы жива.
Терпение, впрямь, лопалось. Каждый день я надеялся на какие-то известия, но Торн только качал головой, и я уже не мог видеть его синюю рожу в галавизоре. Он плохо ищет. Зато я постоянно слышал, что он проводит вечера в борделе. Видно, как юнец, тоскует по своей безмозглой девчонке, а Моргана использует, как предлог. Это нужно прекращать. Впрочем, плевать, его дело, но мне сейчас позарез нужен друг, а не влюбленный идиот. Не понимает просьбы — значит, послушается приказа.