Невольница: его проклятие
Шрифт:
— Хозяйка велела проследить, чтобы ты все съела.
— Где Лора?
Вальдорка пожала неестественно-огромными плечами. Поставила стеклянный кувшин с водой и стакан на прикроватный столик.
— Найди ее, попроси, чтобы пришла.
Рабыня покачала головой:
— Госпожа распорядилась, чтобы я прислуживала тебе.
Я порывисто подалась вперед:
— Это еще почему?
Та снова пожала плечами и промолчала.
Я похолодела. Лишить меня Лоры — лишить единственного близкого существа. И Хозяйка это уже поняла. Неужели жирная сука боится сговора? Может, она заметила, что Лора спускается
Я посмотрела на вальдорку:
— Уходи.
— Мне велено проследить.
Я чувствовала, что меня начинает трясти:
— Будешь стоять и смотреть, как я ем? Вернешься позже и заберешь тележку. Обещаю съесть все.
Рабыня какое-то время раздумывала и, вероятно, решив, что я права, вышла. Я слышала, как пискнула дверь, как на полочке замка загорелась краснаяполоса — она заперла меня.
Проклятая жирная жаба.
Нет, есть я теперь не намеревалась — только не хватало откармливаться по заказу этой старой проститутки. К тому же, такая настойчивость наводила на тревожные мысли. Я отчетливо вспомнила несчастную верийку в золоченой клетке, ее бесстыдные движения, туман в глазах. Как она терлась о прутья, как предлагала себя. Как откидывала голову, когда имперец запускал в нее пальцы. Меня передернуло. Я слишком хорошо помнила и другое — стакан воды, однажды поданный Лариссом. Нет, я до сих пор не была уверена, что эта дрянь была подмешана в воду, но это казалось довольно логичным. Вода и еда… что может быть проще.
Я поднялась, поснимала блестящие пузатые колпаки, испачкала приборы и салфетки, сгребла блюда и вывалила содержимое тарелок в унитаз. Даже не посмотрела, что мне предлагали. Вылила воду из принесенного кувшина, вымыла его дезинфектором и налила обычной воды из-под крана. Поставила на столик, как его и оставила вальдорка.
Жирная жаба может многое. Но превратить себя в похотливую суку я больше не позволю.
Глава 46
Трюк с тележкой мне неизменно удавался последние два дня. Но голод брал свое. Я лишь пила обычную водопроводную воду, а организм отчаянно требовал чего-то более существенного. Утром второго дня, когда я поднялась, у меня так закружилась голова, что я была вынуждена ухватиться за столбик кровати, чтобы не упасть.
Когда вальдорка прикатила тележку с завтраком, это стало настоящей пыткой. Аппетитные запахи, поднимающиеся вместе с тонкими струями пара, щекотали ноздри, и рот мгновенно наполнялся слюной. Челюсть сводило до ломоты, желудок отзывался приступами рези. Сейчас я медлила. Черт возьми, я была в шаге от того, чтобы сдаться. Был ли во всем этом смысл? Может, сегодня я пожалею, что отказалась от этой дурманящей дряни? Поддаться соблазну — все равно, что признать поражение. Подставить голову под топор и собственноручно откинуть волосы, чтобы палачу было сподручнее. Только, похоже, здесь разница только в том, чья именно рука откинет волосы — голова все равно слетит.
Обиднее всего — если в еде и воде ничего нет, и я просто морю себя голодом.
Коварная мысль. Но нет — это мой маленький бессмысленный протест. Возненавижу себя, если буду покорно исполнять все, что требует эта жирная жаба. Я набрала в грудь воздуха, лихорадочно похватала тарелки и выбросила содержимое. Вернула колпаки на место,
Я легла на кровать и сжалась, обхватив колени. Сегодня что-то случится, но я чувствовала себя, как во сне, будто все происходящее было нереальным, не касалось меня. И я нереальна. Стоит дотронуться — и я превращусь с облако легкого тумана.
Должно быть, я задремала. Очнулась от того, что лигурка отчаянно хлестала меня веером по плечу. Не больно, но мелкий сухой треск раздражал настолько, что хотелось выхватить источник звука и сломать в щепки. Я медленно поднялась и огляделась: жирная жаба явилась не одна. В комнате столпилась целая орава рабынь.
Теперь Хозяйка вырядилась в зеленую переливчатую парчу с золототканым узором и, что было уже до смешного предсказуемо, лицо украшала зеленая нашлепка матовой помады. Лигурка была феерически уродливой.
Она велела мне подняться, обошла вокруг, придирчиво оглядывая. Одна из рабынь выкатила звенящую посудой тележку.
— Тебе стоит поесть. — Хозяйка сально улыбнулась зеленой заплаткой: — Понадобится много сил. Не сомневаюсь. И, не мешало бы выпить кофе. Тебя, наверняка, ждет бессонная ночь.
Только теперь я посмотрела в окно — уже сгущались фиолетовые сумерки. Совсем скоро…
Хотелось впиться в рыхлые лоснящиеся щеки ногтями, разодрать в кровавое месево. Даже язык не повернется назвать эту ведьму женщиной. Подлая расчетливая мразь. Гнев взбодрил лучше, чем кофе. Я больше не хотела разыгрывать роль перепуганной наивной жертвы. От ее проклятого аукциона мне не спастись, но и сама она сейчас не станет принимать радикальных мер — даже синяк побоится оставить.
— Мне кусок в горло не полезет.
Я уже не прятала глаз. Открыто смотрела в ее потное лицо.
Толстуха поджала губы, всем своим видом давая понять, что принимает эту игру:
— Тогда хотя бы воды, — голос утратил удушливую приторность. Фразы стали жесткими, как удары. — Ну же, дорогая, выпей воды. Станет легче.
Хозяйка жестом приказала рабыне подать мне стакан. Я приняла его и демонстративно вылила содержимое на ковер, задрала подбородок и покачала головой:
— Я не хочу пить.
Толстуха улыбнулась, растянув омерзительные губы тонкой зеленой дугой:
— Да ты уже ученая… Какая прелесть.
Она рассмеялась отрывисто и хрипло, будто часто кашляла. Повела бровями и уставилась на меня:
— Жаль только, что ни в твоей еде, ни в воде ничего не было. Зря голодала.
Я не верила. Она скажет что угодно.
Хозяйка кивнула:
— Что ты уже знаешь? Седонин?
Я молчала.
Лигурка вновь рассмеялась. На этот раз вышло заливисто, визгливо. Она села на стул, откинулась на спинку и положила сцепленные пальцы на круглое колено, обтянутое парчой:
— Неужели Великий Сенатор Империи не смог справиться с одной единственной женщиной, что не оставалось ничего другого, как накачать тебя седонином?
Мне не было смешно. Я вспомнила, как меня скручивало от похоти, и внутри похолодело. Это не должно повториться. Лучше быть самой собой. Что бы ни случилось.
— Нет, моя дорогая, — жирная жаба покачала головой, — я не предлагаю своим дорогим гостям подделки — это дурной вкус, для другой публики, более непритязательной. Никакого седонина — только подлинные чувства.