Невольница: его проклятие

Семенова Лика

— Ты выйдешь отсюда только в одном случае — если станешь моей женой. Либо не выйдешь никогда. Никто даже не будет знать, что ты здесь. Тебя некому искать.

Я покачала головой:

— Лучше сдохнуть.

Ларисс терял терпение:

— Я — не мой брат. Не надейся. Я не стану умирать от любви, выставляя себя идиотом. Не стану ждать не пойми чего. Хочешь ненавидеть меня — милости прошу. Мне плевать на твои чувства. Мой брат трахал тебя? Ничего, я это переживу. Если очень хочешь, даже позволю ему делать это время от времени. Даже можем устроить веселую

вечеринку на троих. Ты будешь в восторге.

Я снова хотела залепить ему пощечину, но он перехватил мою руку. Он поволок меня вверх по лестнице, протащил стеклянной галереей, открыл дверь и втолкнул в покои Виреи. Я смотрела, как Ларисс запирает дверь изнутри. Меня колотило так, что тряслись руки.

Полукровка уселся в кресло, закинул ногу на ногу, достал сигарету. Видя мое смятение, он рассмеялся:

— Я не собираюсь тебя трогать. Насилие — не мой метод. Мне не нужна орущая вырывающаяся женщина. Я предпочитаю договариваться. Либо использовать более тонкие вещи.

Я невольно усмехнулась. Конечно… Седонин или другая дрянь — это его методы. Меня раздирал другой вопрос: зачем?

— Зачем тебе все это? Я хочу хотя бы знать.

Ларисс скривился, повел бровями, но вместо ответа лишь выпустил струйку сизого дыма.

— Ты ведь хотел, чтобы я продолжала ненавидеть его. Ты все делал для этого. Решение выпороть меня — твое, — я покачала головой, — не его.

Он блаженно прикрыл веки и вновь выпустил дым:

— Это было красиво… — Ларисс рассмеялся и тронул едва заметный шрам над губой: — А он красиво набил мне рожу. Таков мой братец. Чертов мясник.

Последние слова отозвались теплом в груди.

— Чем я мешала тебе?

— Не ты — твой возможный высокородный ребенок. Сын. А Адриан безумно хотел сына. Впрочем, ты знаешь. Избавиться от него было бы довольно сложно. И опасно.

Я молчала, ожидая дальнейших объяснений, но Ларисс тоже молчал, лишь курил и с хитрым прищуром смотрел на меня.

— Зачем избавляться?

— Потому что без сына — я его прямой наследник. Две трети состояния, титул, звание главы дома. Все это мое. И дом нашего отца. Я позаботился, чтобы он никогда не отошел Вирее. Я старший — не он.

Я опустила голову, чувствуя, как вдоль позвоночника пробегает колкая волна:

— Но ты полукровка…

Он кивнул:

— Закон всегда на стороне чистой крови.

— Тогда почему ты не позволил мне сбежать?

— Зачем? — Ларисс вскинул брови. — Мне тоже нужен высокородный сын. Я выжидал момент. Но все обернулось еще лучше — я получу и чистокровную жену вместо полукровки Мателлин, которую навязывает Император. Мой брат очень кстати размяк.

Я не могла больше это выносить и бессильно опустилась в другое кресло — он меня не отпустит. Но я никогда не соглашусь. Это не жизнь — это хуже смерти. Кроме собственной жизни мне нечего терять. Я больше не боюсь. Я готова.

— Тебе это тоже сулит лишь выгоды. Тебя станут принимать при дворе. Ты станешь уважаемой женщиной.

— Пошел вон.

Ларисс, поднялся, как ни в чем не бывало, поправил полы мантии:

— Я

все сказал.

Он направился к двери, но я окликнула:

— Что будет с ним?

Ларисс расплылся в улыбке, но глаза остались колючими и холодными:

— Неужели тебя это заботит? — Он покачал головой: — Не надейся напрасно — мой брат больше не придет тебя спасать.

Глава 61

Я сидел за столом в кабинете и готовил документы для сената, хоть все это и было только формальностью. Пирам издал указ о возвращении статуса Лигур-Аас. Сенат поддержит единогласно — ему не оставляют выбора. Впрочем, сенату плевать, а Октуса, едва ли не единственного противника такого решения, здесь нет. Как и Мария Кара — его правой руки. Сенат теперь мой. Лигуры получат законного короля, а предатель уберется ко всем чертям. Все, наконец, встанет на места.

Я откинулся на спинку кресла и посмотрел в потолок, в искристую стеклянную мозаику, сквозь которую пробивались цветные солнечные лучи. К черту сенат! И Пирама к черту! Мои мысли были не здесь. Я ежеминутно жалел, что отпустил ее, но тут же убеждал сам себя, что поступил единственно верно. Верно, черт возьми!

Я несколько раз порывался велеть проследить ее передвижения, но останавливал себя — я не должен ее преследовать. Не должен. Она ясно дала это понять, и я должен уважать ее решение. Хотя бы сейчас. Но мои воспоминания снова и снова возвращались к нашей единственной ночи. Единственной — потому что только она была настоящей. Только она была нашей. Разделенной. Ее робкие касания, ее губы, ее стоны — все это лишь на краткий миг стало моим.

Эмма вытесняла все, даже мысли о Лариссе. Я все еще не знал, как поступить — ждал следующего шага. Он непременно будет — я уверен. Но какой? Пытался предугадать, но все казалось мелким.

В двери протиснулся Морган, поклонился и замер, опустив голову:

— Ваше сиятельство… там ваша жена.

— Вирея?

Морган кивнул.

— Ты узнал, чего ей нужно?

— Хочет говорить с вами.

Какие новости… Я посмотрел на часы: в сенат все равно опаздывал — документы еще не готовы. Начнут без меня. Вирея… Выдумала очередное дерьмо? Или все еще на что-то надеется? Немыслимо! Но мне хотелось посмотреть ей в глаза.

— Зови.

Морган поклонился и вышел.

Когда Вирея показалась в кабинете, я не выдержал, поднялся. Она сделала несколько шагов, но остановилась в отдалении, будто боялась. И правильно делала. Я закипал.

— Здравствуй, Адриан.

— Чего тебе нужно?

— Всего лишь поговорить, — голос был тихим, будто ослабшим.

— Снова явилась чем-то шантажировать?

Я смотрел на нее, и сиюминутный гнев неожиданно отступал. Вирея выглядела такой жалкой, что не стоила даже злости. Дочь этого старого несгибаемого говнюка стояла, как побитая собака. Она осунулась, даже похудела, отчего провис подбородок, прибавив ей несколько лет. Она стала еще некрасивее. Лишь осанка осталась неизменной, хоть и глаза смотрели в пол.