Невыносимое счастье опера Волкова
Шрифт:
– Ты мог меня найти.
– Не мог. Это был твой выбор. Я простил и отпустил. А тут ты снова появилась, вся такая шикарная и жизнью довольная. На разрыв, с*ка! Мне-то что делать, а?!
– Вик, не кричи, пожалуйста. Перестань.
– Не могу не кричать, душу рвет, Кулагина, блть! – широким шагом ко мне подлетает, больно в пальцах сжимая подбородок, на себя смотреть заставляет. – Без тебя не могу, с тобой никак. Ни спать, ни есть, ни работать – ни хера, пока ты рядом, не клеится. Все полетело к чертям собачьим. А тебе “просто” нравилось. Просто,
– Я не хотела. Я пыталась! – сжимаю пальцами его запястье. – Мы оба пытались все это заглушить. Не получилось! Я не собиралась тебя обманывать или мучить, мне тоже было нелегко, Вик. Я тоже любила, я тоже страдала и не находила себе места. Ровно так же, как и ты!
– Проблема в том, что я тебе не верю.
Отпускает. Отходит. Я за ним, как послушная собачонка. И унижаться гордость не позволяет, и отпустить сердце не дает.
– Из-за какой-то ерунды? Я прошу прощения, что не сказала! Да, я виновата, но не до такой же степени, чтобы спустить на меня всех собак, Волков! Ты тоже не безгрешен! Ты соврал мне про универ, ты соврал мне про родителей. Я же не спрашиваю у тебя сейчас – почему?
– Потому что чувства твои, дуры молодой, берег. Надеялся… на что-то, мать его, надеялся.
– Вот так да?
– Вот так. И знаешь что, Антонина? Это все, я устал…
Внутри что-то с треском рвется. Надежда, наверное. Или те самые бархатные крылья отваливаются, за ненадобностью.
– Мне надоело играть в одни ворота. Думать и о тебе, и о себе. Надоело, что все, что могло бы между нами получиться – нужно только мне одному.
– Это не так, Вик…
– Уезжай.
– Ч-что?
– Что слышала, – удивительно спокойно и ровно бросает Волков. – Пакуй манатки и у*бывай на хер из Сочи! Мне надоело жить, постоянно что-то тебе доказывая, тогда как от тебя в ответ один арктический холод. Ты была права тогда, в машине, у нас ничего не получается и не получится. Между нами пропасть из времени, принципов, претензий, и иду через эту сраную пропасть я один. Я зае*ался! Отношения – это работа двоих. Мы безнадежны. Потому что у тебя, Кулагина, есть только “я”.
– Ты не прав, Волков. Ты обижаешь меня. Остановись!
– Да, может, уже давно было пора начать обижать, потому что по-хорошему ты не понимаешь. Ты снова появилась, душу выпотрошила, развлеклась и, по-моему, уже достаточно. Собирайся и возвращайся в свою роскошную, сытную, столичную жизнь со своим молодым пижоном. Здесь тебе ловить нечего. Я таким, как этот твой Макар – цветочком лощеным и покладистым – не буду никогда! Со мной ты либо “со мной”, либо твое “просто для галочки” мне на х*й не прикольно. Ясно?
– Ты сейчас серьезно? Еще утром у нас все было прекрасно!
– Было. До первого столкновения с реальностью, которая сейчас порог моего дома обивает в клетчатом костюме. И так случается каждый, абсолютно каждый раз, когда начинает казаться, что у нас все хорошо.
– То есть ты вот так просто
– Уезжай, Кулагина. Все, хватит. Не е*и мне мозги!
– Ты правда этого хочешь? Подумай хорошо, Виктор, потому что я не хочу тебя… нас терять! У нас только-только начало что-то получаться. Не хочу! А ты?
– Я? – делает глубокий вдох, на секунду отводит взгляд и снова прямо глядя мне в глаза заявляет:
– Я правда хочу тебя забыть. Выдрать из сердца и забыть. А пока ты рядом, я этого сделать не могу. Ты бы только знала, как я ненавижу тебя за то, что всю, с*ка, жизнь, жду… Жду и жду, а ты потом берешь и мордой в дерьмо-реальность меня окунаешь. Я устал. От тебя устал. От чувств своих устал. Надоело! Просто садись в этот гребаный самолет и улетай. С концами. Ты это умеешь.
Не верю. Не понимаю. Не хочу понимать! Глаза щипать начинает, но слез нет. Горло сдавливает крик, но звука тоже нет. Только хриплое в неверии:
– Все сказал?
– Все.
Все.
Каждое слово больней предыдущего. В самое сердце, которое только-только начало раскрываться и оживать. Губы дрожат. Меня разрывает изнутри беззвучная истерика и паника. Холодная, липкая, страшная паника, что я теряю. Много чего теряю. Себя, например, вместе с Волковым, который смотрит на меня, ровно так же, как я на Макара. Как на чужого, далекого для него человека. Хочется крикнуть – но ведь это не так! Но я упорно молчу.
Мы молчим. Долго. Взглядами прощаясь друг с другом и с теми яркими редкими вспышками чего-то прекрасного и чего-то, что вопреки куче проблем и недопониманий у нас “получалось” в эти стремительно пролетевшие три недели. Молчим, пока это не становится физически невыносимым.
– Я тогда поднимусь и заберу вещи, – в конце концов, выдавливаю из себя и иду к лестнице.
– Да ради бога.
Мне снова холодно и одиноко. Я отчаянно, до последнего надеюсь, что Вик догонит. Что Вик снова пойдет вперед. На примирение. Одумается сам и меня встряхнет. Улыбнется, обнимает. Снова что-то сделает…
Но он не идет. Не в этот раз. Он устал.
Я натягиваю на себя костюм, оставляя валяться на полу его футболку. Спускаюсь. Он даже меня не провожает. Вообще не смотрит в мою сторону, когда я, замерев у двери, оборачиваюсь и из последних сил сдерживая прорывающуюся плотину из слез, чувств и эмоций, говорю:
– Береги себя, Волков.
Ответа не следует. Тогда я выхожу, закрывая очередную дверь в своей жизни.
Глава 23
Глава 23
Нина
До своего дома дохожу, как лунатик – ничего не вижу и ничего не понимаю. Даже про Макара на какое-то время забываю, а ведь он плетется следом. Следом заходит в дом. Закрывает дверь и начинает неуверенно:
– Нин…
И тут меня прорывает:
– Зачем?! Зачем ты приехал, Макар?! Что тебе нужно? Что ты еще от меня хочешь?!