New-Пигмалионъ
Шрифт:
Кто бы мог подумать!
Джон с Махновским выписали для своего нового друга ту самую поп-группу, которую он так любил, и солистку которой так некогда вожделел…
– Неужто из самого Голливуда? – изумился Массарский.
– А ты их сам спроси, – подмигнул Махновский, – они же твои рабыни до самого утра.
– По-английски что ли спрашивать? – недоуменно спросил Массарский.
– Нет, блин, по-китайски, – передразнил его депутат и ткнув Джона в бок, велел ему, – анука, заверни нам по ихнему!
– Do you like the show? –
– Its your new master, who will bye you a new baggadge with all nessessery juelry, – встрял Махновский, показывая своим золотым жезлом на Массарского, – treat him right, and he will be very graitful indeed*3*.
– Я что, должен им бриллианты теперь покупать? – было возмутился Массарский.
– Владей спокойно, – успокоил друга Махновский, – заплачено столько, что им и за год не отработать.
В числе приглашенных было много и незнакомых Массарскому людей.
Хитрый Махновский использовал вечеринку для своих шахер-махер.
Игорь уже давно запутался в бесконечной череде представляемых ему гостей – кто нужный генерал из силового министерства, кто не менее нужный начальник департамента из другого министерства, а кто просто хороший человек.
Среди всех прочих Махновский представил Игорю и модного телевизионного и кино-критика.
– Баринов, – пожимая руку, представился писатель.
– Над чем сейчас работаете? – дежурно поинтересовался Массарский.
– Да вот, исправляю ситуацию в литературе, – вздохнув, сказал писатель, – понимаете, к пятидесяти годам пришел к выводу, что из тысячи прочитанных в университете и после него книг душу тронули едва две или три, вот и решил теперь потрудиться – исправить ситуацию. Пишу то, что трогает.
– Пишете для себя самого? Литература для одного читателя? – хмыкнул Игорь.
– Да нет, – совершенно не обидевшись, ответил Баринов, – событие в литературе случается тогда, когда, доверяя собственному вкусу, писатель создает именно то, что… – он замялся, подыскивая необходимое верное слово, – то, что кэпчуирует*4* читательское поле.
– Ну и как? – с иронией спросил Массарский. – Удается кэпчуировать?
– Да вот эти, – Баринов махнул рукой в сторону группы завернутых в тоги богатых промышленников и банкиров, с которыми теперь стоял и Махновский, – эти денег под новое издательство дали, специально, чтоб мои книжки издавать.
– А-а-а, ну если эти, – развел руками Игорь, – эти, наверное, понимают.
– Они не понимают, они чуют, где деньгами пахнет, – сказал Баринов, – а настоящий писатель должен чуять, где пиплу*5* самый смак, тогда и синусоиды резонансом сложатся. Тиражи, деньги, писательская слава…
– Ну, тогда пожелаю! – сказал Массарский и двинулся в сторону стола с яствами.
Литература – литературой, тусовка – тусовкой, флирт – флиртом, а жратва должна быть по расписанию.
– Во сколько же все это обошлось? – спросил Джон, обводя руками пространства павильона. – Ведь, наверное, немалых денег стоило?
– А, брось, – махнул рукой Джон, – тюменские уже первую часть денег перевели, Тюмень – хоть и столица деревень, а свое сибирское слово держит. Скоро денег будет столько, что мы с тобой не декорации, а реальные Рим с Версалем откупим, да и Мишу с Дюрыгиным, да и всю останкинскую телебратию надо приручить: они ведь, сами того не зная, нам большую службу сослужат. Так что эти… – Махновский тоже обвел павильон руками, – эти деньги, считай, по статье "на наше светлое будущее" расходуются.
– И не жалко будет Ирмой пожертвовать? – спросил Джон.
– Ты радуйся, что не тобой жертвовать придется, а за Ирму не переживай, её не надолго посадят, если что, а если и посадят, то мы ей в камеру и мальчиков стриптизеров и с шампанское присылать будем и цветной телевизор поставим.
Часа в два пополуночи всех, уже сильно пьяных, стали приглашать перейти в другой павильон. Гости в тогах, разомлевшие от возлежаний с голыми фотомоделями, изображавшими финикийских рабынь и свободных римлянок, с трудом соображали, чего от них хотят.
– Едем во Францию! Остановка – Версаль! – кричал популярный лысоватый и толстоватый одесский юморист, приглашенный на роль тамады.
Чтобы отрезвиться перед переодеванием, Игорь нырнул в бассейн и пару раз проплыл от стенки до стенки. Какие-то совершенно пьяные девицы с удивительно знакомыми по телепрограммам лицами прямо в воде пытались хватать его за руки и за ноги: – Эй, мальчик, не хочешь любви?
Где он эту видел? Она – певица, которая с Ордашевским поет, или диктор с седьмого телеканала? А ту где видел? Тоже по телевизору?
В версальских декорациях мягким клавесином и скрипками струился Моцарт.
От белоснежных декольте было больно глазам – как от альпийских снегов при ярком солнце, хоть светозащитные очки надевай!
Игорю был тесноват бархатный камзол.
Да эти обтягивающие панталоны, да идиотские белые чулки, да еще этот парик напудренный, неприятно пахнущий.
Но девчонки, которых опять же неизвестно откуда понадоставал шустрый порученец Махновского, были просто великолепны. Неужели в Москве так много грудастых барышень, которым корсеты из китового уса точно доктор прописал?