Незабываемые дни

Лыньков Михась

— Вы говорите истинную правду. Шмульке плохо заботится о наших интересах. Он совершенно неспособен наладить хороший порядок, взять всех русских рабочих в клещи. Они работают только для проформы, у них не видно искреннего желания наладить как следует депо.

— Это вы правильно говорите, Штрипке. Но я спросил бы также и вас, какими успехами вы можете похвастать за последние дни?

Штрипке растерялся, посмотрел на Заслонова и с немым укором перевел взгляд на Вейса.

— Ну ладно, ладно! Не будем об этом говорить. Я хочу, только задать господину Заслонову еще несколько вопросов. Как известно, господин Заслонов был эвакуирован. Каким образом он вдруг очутился здесь?

— Да, меня эвакуировали. Но наш эшелон был отрезан германской армией.

— О да-а-а, да! О наша армия! От нее никто не убежит и не спрячется! Однако как же вы думаете работать у нас, когда вы поддерживали совсем другую политику?

— Я не политик, господин комендант. Это не мое дело. Моя политика — паровозы. Моя жизнь — паровозы. Мое дело — паровозы. Этому моему любимому делу помешала война. Никакая другая работа не может меня удовлетворить. Вот и вся моя политика.

— Однако вы числились, кажется, неплохим инженером. Не будучи политиком, как вы говорите, вы были начальником одного из лучших депо.

— Да-да, господин комендант, его даже премировали! — вмешался Шмульке, чтобы хоть как-нибудь поддержать свой авторитет в глазах начальства.

— Господин Шмульке говорит правду. Я в самом деле был премирован и не раз. За что? За отличную работу. Я люблю работать, ведь за хорошую работу и платят хорошо.

— Ну, ладно! Я думаю, — торжественно изрек Вейс, поднявшись, чтобы возвестить конец аудиенции, — мы имеем полную возможность дать господину Заслонову работу в депо. У нас не хватает работников. Вы, господин Штрипке, можете принять его, у вас же не хватает рабочих: и в депо, и на угольном складе. Зачислите господина Заслонова рабочим. Германия уважает труд человека, труд — основа всей нашей империи… — тут уж Вейс перешел на свой излюбленный возвышенно-официальный тон и мог бы занять своих слушателей не одной тирадой в честь великой Германии.

Но Заслонов перебил его:

— Прошу прощения, господин комендант, что напрасно беспокоил вас и отнял дорогое для вас время. Видите, рабочим я могу быть всюду. Рабочим я мог бы стать, просто придя на биржу труда. Я думал, что у вас есть потребность в инженерах, как пишется об этом в объявлениях. Но у вас этой потребности нет, как видно из нашего разговора. Еще раз прошу прощения за беспокойство. А свои услуги я вынужден предложить непосредственно департаменту восточных дорог. Кроме нашего депо, есть много других, где, я знаю, есть нужда в инженерах. Разрешите итти, господин комендант?

Вейс глядел на Заслонова и хмурился. Конечно, он мог и прикрикнуть на этого человека, который осмелился возражать ему, даже перебить. Но перед его глазами вырастали неприглядные эпизоды, которые он наблюдал на станции, катастрофическая нехватка паровозов, из-за которой простаивали эшелоны, неразбериха в депо. В его взгляде, во всей его нерешительной фигуре видна была явная растерянность и определенная тревога: как ему отнестись к этому человеку? Наконец, он, не отвечая на последние слова Заслонова, обратился к шефу депо:

— Как у вас, господин Шмульке, обстоит дело с инженерами?

— О, вы спрашиваете! У меня нет начальника паровозных бригад. Я имею в виду русские бригады. Я задыхаюсь, депо задыхается без инженеров.

— Задыхаетесь! Плохо работаете, отсюда и беспорядок. Но об этом в другой раз…

И, повернувшись к Заслонову:

— Вы, господин инженер, не совсем понимаете шутки!

— Я люблю и ценю хорошие шутки.

— Вот и хорошо! Я пошутил. Вы назначаетесь в депо инженером. С господином Штрипке уточните вашу должность. Но я должен вас предупредить: мы потребуем добросовестной и умелой работы. Мы не потерпим саботажа. Мы не потерпим лодырей. Мы не потерпим нелойяльного отношения к нашим интересам, интересам фюрера, Германии.

— Я должен еще раз сказать вам, что люблю работу, работу примерную, безукоризненную. Я обещаю вам, господин комендант, что моя работа даст ощутительные результаты, вы не раз будете говорить о ней. Но я должен договориться с вами и о плате за мою работу.

— О… это мелочь! Об этом вы договоритесь с господином Штрипке.

— Это не мелочь, господин комендант. Я привык за хорошую работу получать и плату хорошую. И я должен точно знать размер этой платы.

Синие льдинки глаз Вейса словно потеплели, растаяли. Даже рыбий хвост на его голове явно приподнялся, и Вейс ладонью поправил свою прическу. Подмигнув Штрипке и Шмульке, — а это он делал только в минуты исключительно хорошего настроения, — он залился веселым смехом.

— Как вам нравится этот человек? Ха-ха! О-о, мне нравятся деловые люди! Он не лишен чувства юмора. Видите, он требует плату. Правильно требует, ничего тут не скажешь. Да-да-да!

Подробно договорившись о своих обязанностях, о работе, о неотложных задачах, Заслонов вышел вместе со своими новыми сослуживцами из комендатуры. У самого порога он столкнулся с Клопиковым. Тот внимательно присмотрелся к нему, узнал.

— Однако, удивлен я немало, встретив вас в таком месте! — откровенно выразил свою мысль Клопиков.

— А я, признаться, нисколько не удивлен, господин начальник полиции, — сдержанно ответил Заслонов, уже информированный обо всем, что произошло с Клопиковым.

— О, это понятно! Вы, насколько мне известно, благоразумный человек, смотрите на вещи…

Шмульке перебил его:

— Вы видите перед собой, Орест Адамович, начальника русских паровозных бригад.

— О-о… Это уже совсем приятно, совсем приятно. Можно сказать, нашего полку прибыло. Поздравляю, поздравляю вас, Константин Сергеевич. Всегда рад помочь умному человеку. Однако, откровенно скажу, не ожидал, не ожидал… Я уже думал, что вы сейчас где-то там, та-а-ам! Против нас, значит. Однако ошибся. И так приятно ошибся!

— Вы плохо знаете меня, Орест Адамович! Отсюда и ваши ошибки.

— Да. Конечно. По характеру своей прежней службы не имел чести встречаться с вами лично, не имел возможности ближе с вами познакомиться. А слухи про вас ходили разные. Однако люди порой и заблуждаются, и как еще заблуждаются, очень даже просто-с… Поздравляю, поздравляю, однако! — И он тряс руку Заслонова, заглядывая ему в глаза, и вся его старческая фигура светилась неподдельной радостью.

— Приятно, приятно, если умный человек пристает к нашему берегу. Других путей нет для наших людей, нет. И быть не может!