Незабываемые дни
Шрифт:
Обычно к Сымону заходил Остап Канапелька, под присмотром которого находились партизанские кони. В свободную минуту забегал сюда и Артем Исакович Лященя, исполнявший теперь обязанности отрядного врача. По этой причине землянку Сымона прозвали клубом стариков. Тут происходили самые жаркие споры на любые темы: из какого дерева лучше сделать копыл, какой полоз долговечнее: гнутый или копаник, и что бы они сделали, если бы к ним попал в плен Гитлер, и как скорее прогнать с нашей земли это проклятое фашистское отребье.
Самые радикальные меры обычно предлагал дед Сымон:
— Попадись он мне, этот самый Гитлер, я бы с ним долго не цацкался: головой в эту печь и кричи тогда хайль.
Но его предложение обычно отклонялось:
— Нет, брат, не подходит. Какое это наказание, если только ты один видишь погибель такого душегуба? Я, если бы мне посчастливилось поймать его, присобачил бы ему, гаду, железную цепь, чтобы он ходил да позвякивал ею. И каждому бы показывал этот спектакль без всякой платы. Поглядите, люди добрые, на людоеда.
Старый Лагуцька предлагал свой способ: в прорубь и под лед.
Артем Исакович морщился, не соглашался:
— Зачем такие длинные процедуры? Когда встречаешь гадюку, ее попросту убиваешь. Мне, хоть и стыдно признаться, никогда не приходилось стрелять из настоящего ружья, а уж коли встретил бы гада Гитлера, застрелил бы его, верьте слову. И все, что тут особенно толковать!
В землянку часто собирались послушать лекции Артема Исаковича о происхождении вселенной, о начале жизни на земле. Нередко проводил он и беседы о разных болезнях, о том, как уберечься от сыпного тифа, — кое-где в деревнях вспыхнули эпидемии, — как избежать обмораживания — в эту зиму стояли лютые морозы.
Частенько наведывался сюда и Мирон Иванович, чтобы просто посидеть со стариками в выпавший свободный часок и послушать разнообразные истории, которые мастерски рассказывал Остап.
Порой Мирон Иванович приходил в эту землянку и по серьезным делам, посоветоваться с людьми, немало повидавшими на своем веку, как лучше разрешить тот или иной вопрос.
Проходя вместе с Блещиком мимо этой землянки, Мирон Иванович не услышал обычного перестука долот. Не слышно было и громких голосов, которые доносились оттуда в часы жарких дискуссий.
— Что-то тихо сегодня у наших стариков, — сказал он. И только собрался повернуть к землянке, как оттуда выбежал Пилипчик и, попав сразу из светлого помещения в темень, чуть не наскочил на идущих.
— А ты чего тут? — спросил Мирон Иванович, схватив Пилипчика за руку.
— Я просто так… — смущенно ответил хлопец и осторожно высвободил свою руку. — Да вам дядька обо всем расскажет, он знает.
— Что ты мелешь? Что он знает?
— Ну, все. Он вам скажет. А я побегу к хлопцам…
Ничего не понял Мирон Иванович из путаных слов мальчугана, но в сердце закралась неясная тревога. С этим ощущением и вошел в землянку, скупо освещенную коптилкой. За ним последовал Блещик. Старики вели тихую беседу, но, заметив вошедших, сразу умолкли.
— Что-то тихо у вас сегодня?
— А зачем шуметь? С делами управились, пора и на покой. Это молодежь никак не угомонится, им как раз впору итти на задание. А нам што? Закусил и на боковую.
Чувствовалось, что Остап это говорит просто к слову, лишь бы не молчать. Сымон и Силивон молчали, избегая глядеть в глаза Мирону Ивановичу.
Тут Остап завел еще разговор о погоде, о морозах:
— Все болота подмерзли, можно днем за сеном поехать на далекие лужки…
Потом он заговорил о хлебопекарне и, наконец, перешел к городским новостям.
Мирон Иванович рассеянно выслушал все это, угадывая чутьем, что старики утаивают от него какую-то новость, искусственно оттягивают серьезный разговор. Силивон Лагуцька молча наблюдал за ним, словно старался проникнуть в его мысли. Поморщившись, словно от какой-то внутренней боли, он вдруг решительно сказал Остапу.
— Что ты со своими новостями пристаешь? Мирон Иванович и без тебя все знает. Мы взрослые люди, зачем нам в жмурки играть? Скажи, Остап, о главном, зачем ты в кусты прячешься? Садись, Мирон Иванович…
Остап стоял, склонившись над печуркой, и шарил в ней, доставая уголек, чтобы прикурить.
— Что ж… Того, что случилось, не утаишь. А главное, уж такая доля нам выпала, что доводится всего хлебнуть: и горя, и радости. Но не годится, чтобы горе над человеком верх взяло… Пускай оно и тяжкое, но надо его одолеть. Так я говорю, старики?
— Зачем ты окольным путем идешь? Говори, как человек человеку, без всяких этих хитрых подходов, — сказал Лагуцька, поднялся и тут же снова сел.
— Что же ты хочешь мне сказать?
— Плохие, брат Мирон, новости у меня. Мы уже толковали тут, совещались. Еще раньше хотели тебе сказать, но у тебя там бюро заседало.
— А ты короче…
Остап взглянул на стариков, как бы прося у них поддержки. Потянул пальцы, так что хрустнули суставы:
— Несчастье, Мирон, с твоей семьей случилось. Арестованы твои дети.
— За что? — машинально вырвалось у Мирона Ивановича.
— Разве допросишься у душегубов, зачем им понадобились дети?
— Откуда тебе это известно?
— Пилипчик вчера в разведку ходил. Чуть не поймали его там фашисты, они теперь засаду устроили в той деревне, тебя захватить думают при случае. Ну, люди хлопца предупредили.
— Куда вывезли?
— Никто толком не знает. Говорят, не то в Минск, не то в наш городок. Да никто своими глазами не видал, взяли их поздно и поехали неизвестно куда. Они, видишь ли, хотят… — замялся немного Остап.