Незабываемые дни
Шрифт:
Никто, однако, не обратил внимания на эти лесные звуки, на птичий гомон. Да и все это произошло в одно мгновение. И только Василий Иванович, который успел заметить и красно-красноголовогодятла, и взмахи березовой ветки, увидел и желтую песчаную полосу, тянувшуюся вдоль канала, совсем обмелевшего в бору.
— А ну, ребятки, в канаву! Скорей! Да не собирайтесь кучей.
Подростков точно вихрем сдуло. Остались на месте только старшие комсомольцы.
Орудийные выстрелы прогремели еще раз.
Майка ахнула, пригнулась, опасливо оглянувшись по сторонам. Потом приподнялась, вся раскрасневшаяся: как бы эти озорные хлопцы не заметили, что она испугалась. Василий Иванович улыбнулся.
— Не бойтесь! — тихо произнес он, взглянув на Майку. — Бьют не сюда. Слышите?
Действительно снаряды уже не пролетали над лесом и разрывы были еле слышны, даже эхо не катилось по лесу. Тихон Заруба стоял молча и сосредоточенно перебирал бороду.
— А знаете, откуда стреляют? — наконец заговорил он. — С дамбы бьют. Вот и немецкие автоматы зачастили.
Дробный стук автоматных очередей, однако, вскоре заглох. Не стреляли больше и орудия.
— По ком же они били там? — спросил Василий Иванович.
— Наверное, колонна напоролась на сожженный мост, ну и вымещают злобу, палят в белый свет, как в копеечку. Это они всегда практикуют. Больше от страха.
— Дядечка! — обрадованно сказала Майка. — Это мы сегодня мост подожгли, знали, что по нему немцы должны пройти.
— Вот видите, а только что обижались, что вам настоящего дела не поручают. А вы, оказывается, диверсантами уже стали.
— А как же! — радостно воскликнула Майка и тут же осеклась, побледнела.
Из-за ближайших деревьев, точно из-под земли, вырос всадник, за ним другой, третий, четвертый…
Неожиданно налетев на людей, семеро верховых сгрудились, придержали коней. Кони устало поводили взмокшими боками. А хлопья пены белели на конских храпах, на седельных подпругах. Всадники смотрели хмуро, насупившись. Майка крепко сжала в руке свою винтовку, хлопцы, насторожившись, придвинулись ближе, окружили плотным кольцом Василия Ивановича и его спутников. Всадник, стоявший впереди, смотрел на людей мутными, недоумевающими глазами. Громко рыгнул и, покачнувшись в седле, он скомандовал своим:
— А ну, подтянись!
Он вплотную подъехал к тесно столпившимся людям. Василий Иванович рывком отвел в сторону его коня.
— Ты не трогай! Что за народ? — лениво спросил верховой и покачнулся, еле удержавшись в седле.
— Как видишь, народ! — спокойно ответил Василий Иванович, приглядываясь к всаднику, которого немедленно узнал. От него несло крепким спиртным перегаром.
— Отвечать как полагается, когда спрашивают!
— Любопытно, однако, узнать, кто спрашивает? — в шутливом тоне спросил Василий Иванович.
Всадник посмотрел на Василия Ивановича с нескрываемым презрением. С величественным жестом повернулся назад:
— Мишка! Сюда! Скажи этому невежде, кто перед ним находится.
Расталкивая коней, вперед выехал на буланой кобыле шустрый парень.
— Так что перед вами гроза немецких дивизий, командир летучего диверсантско-партизанского отряда «Вихрь».
В это время жалобно заблеяла овечка, привязанная к седлу. Буланая кобыла испуганно шарахнулась в сторону, и парнишка, сидевший на неоседланной лошади, грузно шлепнулся оземь, вызвав дружный хохот всех собравшихся на поляне.
Командир грозного отряда не менее грозно зарычал:
— Отставить!
И невдомек было, относилась ли эта команда к несчастной овечке, заблеявшей невпопад, или к хлопцу, который так неожиданно спешился и стоял теперь, отряхиваясь и быстро-быстро хлопая осоловевшими глазками. Пальцы его рук лихорадочно дергались, отодвигая назад привязанную к поясу курицу, которая уже давно не обнаруживала никаких признаков жизни.
Передний всадник, видно, еще размышлял, то ли ему гневаться, то ли предпринять что-нибудь другое. Наконец, заметив, что его кавалерия окружена, причем тут и там видно было оружие, он довольно нерешительно спросил:.
— Хотел бы я знать, с кем имею честь говорить.
— С советским человеком, — прищурившись, ответил Василий Иванович.
— Гм… — всадник почесал затылок. — Советских людей много, не буду же я с каждым говорить!
У Василия Ивановича сразу потемнело лицо.
— Слезай, вояка, познакомимся ближе! — сердито произнес он, беря за повод коня.
Всадник круто повернулся назад, крикнул:
— Хлопцы! Да что это вы! Мы кровь проливали, а тут всякий сброд… — и он схватился за ремень от маузера. Но Тихон Заруба крепко держался за его пистолет.
Кавалерия спешилась. Кто слез добровольно, а кто и по принуждению. Жалобно блеяла овца, которую отвязали от седла.
— А теперь, отчаянные диверсанты, расскажите, чью вы кровь проливали? Или вы больше специализировались по части куриных диверсий и атак против овец?
Молчала кавалерия, словно воды в рот набрала.
— Документы?
Василий Иванович внимательно проверил разные удостоверения, справки, книжки. Молча вернул их конникам. Взглянув еще раз на их командира, покачал головой:
— Эх, Байсак, Байсак, до чего водочка довела! И не стыдно людям в глаза глядеть!..
— Виноват, товарищ…
— Вижу, что виноват. А теперь идите! И если еще хоть раз застану где-нибудь пьяными, или будете заниматься мародерством, расстреляю на месте. Понятно?
— Понятно, товарищ… не знаю, простите, вашего имени…
— Это несущественно. А теперь: кру-у-гом, шагом марш!
Дудик поглядел на нескладно маршировавших пеших байсаковцев, сплюнул, крикнул вслед: