Незабываемые дни
Шрифт:
— Стихи… Забыла… Ах ты, вояка! — в шутливом тоне произнес Комаров, и сам не рад был. Майка вспыхнула, как порох. Резко повернулась к нему, чуть не бросилась с кулаками:
— Ты, ты… помолчи, лейтенант, не твое дело!
— Что у вас там? Вы чего не поделили? — полусерьезно, полушутя спросил Василий Иванович.
— А что он придирается?
— Как это придирается?
— Ну, вечно меня передразнивает. Я… я так ему отрежу, что десятому закажет!
— Эх, беда с вами! Ну, прямо дети, хоть пеленай их!
— Мне можно итти, товарищ секретарь? — чувствуя себя как-то неловко, спросил Комаров.
— Иди, браток, иди, спасайся от Майки, пока не поздно. Найдешь там Дудика, скажи, чтобы позаботился по-хозяйству, про ночлег и все такое. А Надя будет ночевать в землянке Майки. Ну, давай теперь, радист, твои записи, да вперед будь поаккуратней.
Ощущая на себе взгляды присутствующих, — если бы только своих, то ничего, но так неудобно перед незнакомыми, — Майка передала Василию Ивановичу исписанный листок бумаги:
— Читайте сами!
— Как я тут разберу твои каракули?
— Прошу вас, товарищ секретарь, хватит уже насмехаться. Тут все разборчиво написано.
Василий Иванович углубился в чтение. И чем дальше читал, тем светлее и светлее становилось его лицо. Он даже заерзал на лавке, нетерпеливо скользя глазами по записи, наконец встал и, размахивая листком, взволнованно проговорил:
— Ура, товарищи! Живем теперь, как все хорошие люди.
— Что случилось, Василий Иванович?
— Да то, что и должно было случиться. Пришли наши посланцы в Москву, теперь мы имеем связь, братцы. Читайте… Ну, радист, выношу благодарность от всех нас!
В сообщении Советского Информбюро коротко рассказывалось об основных операциях партизанских отрядов Василия Ивановича, или товарища В., как он именовался в сводке. Записи прочли вслух несколько раз.
— Все точно до последней цифры. Как было в нашем отчете, так и подано. А меня, знаете, не на шутку тревожило это дело. Как-никак, живые люди пошли, славные парни. Неприятно, знаете, если там, скажем, никаких сведений о нас: делаем мы тут что-нибудь или не делаем, можно на нас надеяться или вообще и след наш простыл.
Листок переходил из рук в руки, и, когда он снова очутился у Василия Ивановича, тот, взглянув на него еще раз, неожиданно удивился:
— Однако что это означает? И вы от радости не заметили, и я проворонил. Тут в конце говорится о наших операциях за последние два месяца. Разгром гарнизонов, волостных управ, и спущенные под откос эшелоны, и взорванные мосты… все подсчитано и, признаться, очень точно. Но не это меня удивляет. Кто мог такие сведения переслать через линию фронта?
— Тут, батенька, нечему удивляться, — заметил Александр Демьянович. — Разведка наша работает и работает хорошо.
Беседа затянулась далеко за полночь. Надя и Майка давно ушли из землянки.
Александр Демьянович рассказывал об отряде батьки Мирона, о железнодорожниках, о минских новостях, о полуденных из ЦК указаниях.
— Про Минск ты нам не рассказывай, у нас ежедневно свежая информация: каждый день оттуда приходят люди. И теперь там работает группа наших товарищей. Ты скажи лучше, что нам делать с тобой, уважаемый бригадный комиссар?
— А тут, как говорится, воля командования…
— Да, воля командования! — задумавшись, проговорил Василий Иванович. Взъерошив рукой густые волосы, словно сгоняя усталость, которая ощущалась и в запавших глазах, и в замедленных движениях, и во всей ссутулившейся фигуре, Василий Иванович заговорил уже официально:
— Завтра мы окончательно оформим наш штаб. Об этом мы уже не раз говорили, об этом напоминали нам и некоторые товарищи на сегодняшнем совещании. Была у нас заминка с начальником штаба, не находилось подходящей кандидатуры. Теперь и этот вопрос разрешается как нельзя лучше в наших условиях. Назначим начальником нашего штаба бригадного комиссара Андреева.
Все единодушно поддержали это предложение, шумно поздравляли Александра Демьяновича.
— Погодите, погодите, — отбивался тот, — что вы хотите от инвалида… это раз. А во-вторых, какой из меня начальник штаба, когда я политработник.
— Мы все, комиссар, политработники, и если хочешь, так еще хуже… — смеясь, сказал Василий Иванович. — Я, например, и в строю никогда не был. А теперь вот командир, командую целым боевым соединением. Гудима сельским хозяйством занимался, а сейчас будет моим заместителем. Слышаня транспортными делами заправлял, но какой тут у нас транспорт? И приказали мы ему взять на себя руководство агитацией и пропагандой. Бохану разведку и контрразведку поручили, а Ельскому — всю организационную партийную работу. Если с честью носишь партийный билет, то выполнишь любое задание. А ты тем более: сколько лет служил в армии да и на строевой был.
— Есть, товарищ командир, возглавить штаб соединения. Будем стараться! — Комиссар приподнялся за столом, и в глазах его мелькнули веселые огоньки. Только когда садился на лавку, тяжело опираясь на стол одной рукой, глаза на миг словно угасли и по лицу промелькнула не то тень печали, не то неуловимый след какой-то болезненной гримасы. Василий Иванович заметил это и тихо сказал:
— Это, брат, не преграда, И думать об этой особенно не надо.
— О чем вы, Василий Иванович?
— Я думаю, понимаешь… Вот какие дела… А с завтрашнего дня приступай к работе… Теперь о наших планах на ближайшие месяцы. Мы за это время продумали все почти до последней мелочи. Оставаться на зимовку в лесах — до известной степени рискованно, это свяжет наши силы, обезоружит. Станут и гитлеровцы досаждать, если будем сидеть сложа руки, да и мороз не обойдет нас своей милостью, надо считаться с нехваткой теплой одежды. Нужно двигаться. И не как-нибудь, а всем соединением, всеми нашими силами. Двигаться на конях, на санях. И народ наш поднимем, и на гитлеровцев страх нагоним, и мороз над нами не будет потешаться. Мы за зиму умножим свои ряды. Где ступит наша нога, там увязнет фашист.