Незабываемый вальс
Шрифт:
— Да, милорд.
Лакей не успел еще вскочить на козлы, а кони уже тронулись. У Батисты вырвался вздох облегчения.
С неожиданной быстротой она пересела на сиденье, которое занимал граф, забилась в угол и закрыла лицо руками. Граф понял, что она прячется за ним — они как раз проезжали мимо опрокинутой кареты.
Он выглянул в окно. Багаж был разбросан по дороге. Встревоженные лошади беспокойно били копытами и испуганно ржали. Женщины что-то кричали и суетились, несколько человек распласталось на траве вдоль дороги:
Граф увидел дилижанс, в котором, по всей видимости, ехала Батиста. Но ни в ком из людей он не успел разглядеть лорда Дансфорда.
Он знал лорда в лицо и даже слышал его выступления в палате лордов но, как только «пэр-проповедник» начинал свою патетическую речь, граф покидал палату. Речь его светлости неизменно сводилась к одному и тому же: страна изобилует пороками из-за отсутствия закона и порядка, а строгие наказания, которым надо подвергнуть всех грешников в этом мире лишь удвоятся в загробной жизни.
— Как бы нам унять этого проклятого старикашку? — спросил как-то один из пэров.
— Самый верный способ — упрятать его в сумасшедший дом, — ответил другой. — Там ему самое место.
Граф находил лорда Дансфорда невероятно скучным, а скучать он не любил.
Сейчас ему стало неимоверно жалко дочь этого человека, хотя он так до конца и не поверил в ее удивительный рассказ.
Они наконец миновали злосчастное место происшествия, граф откинулся на спинку сиденья и стал разглядывать свою гостью. Она была и вправду очень молода, едва ли не подросток, и потому граф решил, что эта причудливая история про бездушного отца и заточение в монастырь — плод ее живого девичьего воображения.
— Я послушался вас, — заговорил он, — но должен сказать, что это против всех моих правил.
Ирвин Хоксхед был как никогда серьезен.
Увозить молоденькую девушку от отца, к тому же в чужой стране, было в высшей степени предосудительно и неосторожно. Но в случае расспросов, успокаивал себя граф, он скажет, что согласился подвезти бедную девушку, попавшую в дорожное происшествие. Его коляска была свободна, и он, как истинный джентльмен, не посмел отказать даме в такой просьбе и согласился подвезти ее до ближайшего города.
— Скажите мне правду, — обратился он к девушке. — Почему вы убегаете от отца?
— Я пыталась убежать уже трижды, — честно призналась Батиста, — но всякий раз он настигал меня и возвращал домой, а последний раз избил так жестоко, что я не могла ходить целую неделю.
— Ну это уж слишком, — недоверчиво взглянул на нее граф. — И не надейтесь, что я в это поверю.
Она взглянула на графа и впервые улыбнулась, он заметил две очаровательные ямочки на ее щеках.
— Извольте взглянуть на мою спину и самому в этом убедиться, милорд, — предложила она.
— Я, так и быть, поверю вам на слово, — поспешно заверил ее граф.
— Вот и хорошо! Я уже говорила вам, что, по-моему, папа… немного не в себе. Он всегда был… со странностями, а когда мама ушла от него, стал просто невыносим.
— Когда ушла ваша мать?
— Почти три года тому назад, — печально сказала девушка. — И я чувствую, с тех пор он и возненавидел меня, ведь я напоминала ему маму. А месяц назад он встретил этого самого пастора.
— Вы говорите, он пастор? Он католик?
Батиста пожала плечами:
— Не думаю. Он зовет себя пастором, но религию проповедует весьма странную, с какими-то ужасающими обрядами.
— Где ваш отец познакомился с ним? — продолжал допытываться граф. — Где и когда?
— Папа уезжал в Лондон по делам. Кажется, он должен был выступать с речью в палате лордов, а вернулся уже с ним, с пастором. Тот назвался отцом Анктиусом. Этот человек носил сутану, и потому я решила, что он католик.
Воспоминания, видимо, давались ей с трудом. Она тяжело вздохнула и продолжила рассказ:
— Я ошиблась. Они с папой только и говорили, что о грешниках и Страшном суде. От зла, учили они можно избавиться, лишь изгнав из себя дьявола.
Батиста поежилась и снова замолчала.
— Сначала я не слушала их. Я привыкла, что папа без конца проклинал всех неверных жен и предрекал им мучительную смерть на адском огне.
Она снова вздохнула.
— Все его проклятия предназначались маме, хотя он никогда не упоминал ее имени. Отец часто говорил: «Я спасу тебя! Спасу от дурной крови в твоих жилах, от скверных наклонностей, которые проснутся в тебе. Я не дам тебе стать ученицей Дьявола!»
— Вы, должно быть, боялись отца, — заметил граф.
— Я уже привыкла к его выходкам и боялась только, когда он бил меня, — честно ответила она. — Но потом появился этот пастор. Он потворствовал папе, и тот становился все более… нетерпимым.
Немного помолчав, она продолжила рассказ:
— Каждый раз, когда я входила в комнату, они тут же замолкали. Я знаю, они говорили обо мне. Отец Анктиус так странно смотрел на меня, будто представлял, как истязает меня.
Батиста в волнении сжимала руки, и граф хорошо понял этот жест: ей было трудно выразить свои чувства словами. Наконец она снова заговорила:
— Я стала бояться их… ужасно бояться. Не знаю что, но что-то было не так… У меня появилось чувство, будто что-то угрожало мне… И я убежала.
— И как далеко вам удалось убежать? — сочувственно спросил граф.
— В первый раз далеко уйти не удалось. Я притворилась, что плохо себя чувствую и хочу пораньше лечь спать, а сама незаметно выскользнула из дома. Но папа и пастор уже поджидали меня. Наверное, одной из служанок было поручено следить за мной, и она рассказала, что я собирала вещи в маленький узелок.