Незабываемый вальс
Шрифт:
— И что же случилось дальше?
— Папа затащил меня в дом и сильно избил. Я готова поклясться что, пока он бил меня, пастор стоял за дверью и слушал мои крики.
Батиста жалобно всхлипнула.
— А куда вы направлялись, мадемуазель Батиста? — спросил граф. — У вас есть какие-нибудь родные кроме отца?
— Я хотела поехать в Лондон к маминой сестре. Я не знала точно, где она живет, и не была уверена, обрадуется ли она моему приезду. Но думала, что она подскажет, где найти… маму.
— Так вы даже не знаете, где ваша мать?
— Она
О матери Батиста говорила с неохотой, граф пощадил ее чувства и не стал больше ничего спрашивать.
— И тогда вы снова бежали, — подсказал он.
— Да, еще два раза. В последний раз почти добралась до Лондона в почтовой карете, но на последней станции перед Ислингтоном папа ждал меня. Как же он был зол! Он отвез меня домой и бил, пока я не потеряла сознание. Тогда он и сказал, куда решил меня… отправить.
В ее голосе звучал неподдельный страх.
— Всю оставшуюся жизнь я должна была провести в доме покаяния, а все мои деньги… все огромное состояние, что оставила мне бабушка, забрал бы священный орден. Пастор как раз был одним из его основателей… И тогда я уже никогда не смогла бы, по словам моего отца, осквернять этот мир.
— Невероятно! — воскликнул граф. — Разве есть у него права так жестоко поступать с вами?!
— Представьте себе, есть, мне только восемнадцать лет, — отвечала Батиста. — Он мой опекун и вправе делать со мной что угодно. Таков закон, милорд.
Такой закон действительно существовал, и графу он был известен.
— Но неужели никто из вашей семьи не мог помочь вам? — недоверчиво спросил он.
— По папиной линии у меня нет родни, — объяснила Батиста, — а с тех пор как мама ушла, мне, само собой, было строго запрещено общаться с ее родными.
— Как же могла мать оставить вас с таким человеком? — возмутился граф.
— Папа часто избивал ее, — ответила Батиста. — Мама была слишком красива, и он говорил, что она искушала его своей красотой. Так он избавлялся от искушения.
— Да он просто сумасшедший! — вскричал граф.
— Так и есть, — подтвердила Батиста, — но я была не в силах сделать что-либо.
Граф понимал, что она не могла подать на собственного отца в суд, она даже не могла убежать от него.
— Расскажите мне, мадемуазель Батиста, как все же произошло столкновение на дороге? — спросил граф.
— Мы ехали в дилижансе, в который мы пересели уже в Кале. Папа и я сидели на заднем сиденье, а пастор — напротив.
Она вздрогнула при этом страшном воспоминании и продолжила шепотом:
— И отец Анктиус снова смотрел на меня этим странным взглядом, от которого мне становилось страшно. И вдруг — дилижанс как раз поворачивал — наш кучер закричал: «Берегись!» Мы со всей силой столкнулись с чем-то, и сразу все кругом закричали. Меня от удара выкинуло на обочину дороги.
Она помедлила.
— Я упала на траву, мне не было больно — я больше испугалась. Когда я приподнялась, то увидела, что мы столкнулись с почтовой каретой. Почти все пассажиры оказались на дороге, многие кричали и звали на помощь. Кого-то придавило перевернувшимся экипажем, кого-то упавшей лошадью. Мне показалось, что там было много крови.
Батиста снова замолчала, словно переводя дух.
— Я увидела папу. Он выпал из кареты и неподвижно лежал с закрытыми глазами. Пастор распластался на дороге. У него была пробита голова, из раны сочилась кровь. Он, похоже, был мертв.
— И что сделали вы?
— У меня появилась великолепная возможность бежать, и я не преминула ею воспользоваться. С одной стороны дороги были бесконечные поля, в них нельзя укрыться — они были совершенно открытые, ни кустика. Как только папа очнулся бы, он сразу бы заметил меня, догнал и… побил.
На мгновение на ее щеках появились ямочки:
— И тут мне бросились в глаза ваши чудесные кони и коляска, милорд.
Она помолчала и добавила:
— Мне показалось, что сама колесница святого Ильи спустилась за мной с небес.
Граф рассмеялся ее наивной искренности.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Некоторое время они ехали молча.
— Вы надеетесь найти мать в Париже, мадемуазель Батиста? — спросил граф.
— Думаю, мама… еще там, — нерешительно начала она. — Я знаю, она бежала именно туда.
— Почему?
Батиста помолчала и затем ответила, запинаясь:
— Мама… сбежала… с графом де Сокорном.
Граф удивленно поднял брови. Это имя было ему знакомо, но самого Сокорна он никак не мог вспомнить.
— И вы ничего не слышали о ней с тех пор?
Батиста покачала головой.
— Папа не мог смириться с мыслью, что ему предпочли какого-то француза. Поэтому он решил, что наказание за ее «грехи» я должна понести именно во Франции.
Граф ясно представил извращенный ход мыслей лорда Дансфорда. То, о чем рассказала Батиста, могло прийти в голову только ненормальному человеку. Но даже сейчас граф с трудом верил в этот кошмар. Да ни один уважающий себя мужчина, ни один джентльмен не смог бы поднять руку на эту нежную, хрупкую девочку, на этот цветок! Ни один отец не стал бы наказывать своего ребенка за чужие грехи! Однако граф был довольно много наслышан о «пэре-проповеднике» и о его нелепом убеждении, что от зла можно очиститься только наказанием.
Граф откинулся на мягкие подушки и принялся разглядывать профиль девушки.
«Ее красота всегда будет доставлять ей немало хлопот», — подумал он.
Граф не был знатоком молоденьких девушек, но у Батисты он отметил не только исключительную красоту, но и грацию, и изящество, свойственные не каждой зрелой женщине. Он также полагал, что за внешностью девочки скрывался острый, совсем не детский ум. В этом он не ошибся. Всего два часа спустя, за завтраком, Батиста продемонстрировала свою сообразительность. Они остановились на постоялом дворе, хотя и не первоклассном, зато самом лучшем на этой дороге в Париж.