Незапертая Дверь
Шрифт:
Я была несколько растеряна. Он никогда не называл меня Надей. Никогда так не трясся и не выражал нежелание меня видеть с таким страдальчески-возмущенным видом.
— Хватит, — продолжил он спокойнее, но еще задыхаясь. Отвел взгляд от моего озадаченного лица. — По-моему, ты заходишь слишком далеко. Он ведь тебя клеит!
— Ну и что с того? — улыбнулась я, с трудом веря, что это и впрямь говорит Денька. Не я ли захлебнулась чайком, когда подумала, что Либра закрутила роман с Лешкой?
— Ты позволила ему себя обслюнявить, — процедил сквозь стиснутые зубы Алик, все так же глядя в сторону.
— Какая грубая интерпретация! Подумаешь, поцеловал разок.
— Что ты сделала с Денькой? Я ее не узнаю.
—
— Уже поздно. Наде пора домой.
— Жаль-жаль. Я тебя провожу, а то и впрямь темно, а собака у тебя – обхохочешься.
— Я с вами! — мигом отреагировал очкарик, похоже, панически боясь оставить нас наедине.
«Вот сейчас, перед тем как распрощаться, я шокирую бедного Ваньку», — злорадно думала я, пока мы петляли по освещенным переулкам. В предвкушении собственного разоблачения была навеселе, словно и не я вовсе. Мне не хотелось оказаться одной в темной квартире, потому до последнего оттягивала момент расставания.
«Что за ящичек привез Ванька своему дружку?» — попутно вертелось у меня в голове. Уж не в контрабанде ли какой замешаны эти обалдуи, умело прикидывающиеся простачками-неудачниками? И вообще, что нас всех объединяет? Мы такие разные! Почему я этого раньше не замечала?
Я так ни в чем и не призналась, намереваясь добить оставшегося у подъезда крота, дрожащей рукой подносившего к губам сигарету. Еще и дала под дых, ответив на Ванькин поцелуй, на четверть часа задержавшись на лестнице. После просто не осмелилась сказать, кто я, иначе бы и Ваньку хватил удар. И лишь войдя в квартиру, оставшись наедине с собой, ошарашенная не свойственными мне действиями, плюхнулась в кресло и забарабанила пальцами по коленке. И правда, что со мной случилось?
Что-то блеснуло, привлекло мое рассеянное внимание. Я посмотрела на свое отражение – на прыгающую по коленке руку. На безымянном пальце блестело обручальное кольцо. Я замерла, не доверяя своим глазам. Всматриваясь, медленно подалась вперед. На обвившей шею веревочке висел серебристый ключик, а над плечами покачивались массивные серьги – два пучка извивающихся змеек, рассыпающих лучики граненых глаз. Я с ужасом посмотрела на свое лицо. Мои губы… Боже! Мои губы застыли в надменной, полной превосходства ухмылке! И только после этого я осознала, что смотрюсь в соседское зеркало, на котором больше не висело полотенце. Оно, скомканное, валялось на полу.
Через миг я уже была в прихожей. Стараясь отдышаться, трогала свои безобидные «гвоздики». Но ведь я только что ощущала этих змеек, шевелящихся над плечами! Их видела сегодня и Ракушка, но вовсе не в старом зеркале. И обручальное кольцо… Оно жгло мне палец! И ключика, что только что висел на груди, у меня никогда не было!
Неужели я схожу с ума? Или все это действительно происходит? Если дело не во мне, и если отмести всю чертовщину, то остается одно. Нечто, вызывающее галлюцинации. Какой-то не имеющий запаха, испаряющийся состав, витающий в воздухе? Возможно, стоит сузить круг «подозреваемых»? Откинуть кажущееся зловещим зеркало, тарелки с ядовитыми растениями в узорах и оставить только книгу. Очевидно, что она – очаг, подогревающий мистицизм. Лежит себе скромненько, испуская ядовитые пары, сказывающиеся на нервной системе! Но как тогда быть с заверениями Ракушки? Или она, сидевшая рядом, тоже надышалась? Могут быть видения одними и теми же и направленными на один объект?
В общем, я уже не знала, что и думать. Пятилась, пятилась, пока не оказалась в спальне. Повернувшись к балкону, вскрикнула, остолбенев от страха. На веревке раскачивалось отстиранное полотно, а чья-то волосатая рука держалась за переплетения решетки, ограждавшей балкон. Вторая такая же лапа ухватила висящую мешковину и стянула ее вниз, начав усиленно протаскивать между витыми прутьями. Следом мелькнул серый кончик, и мешковина исчезла в темноте, оставив испуганно дрожащую веревку.
Я скакнула к включателю, зажгла люстру и выбежала на балкон, увидев улепетывающего вдоль дома бомжа, часто слонявшегося у мусорных баков. Снова, второй раз за сутки, я воззвала к гордости моего матерщинника деда и на подкашивающихся ногах дошла до кухни. Вынесло этого убогого бомжа! И надо было ему стащить именно эту тряпку! Что подумают соседи? Зачем я разрезала веревки, сняла с зеркала мешок? Не буду же я им объяснять, что его пометил пес, а потом стащил бомж? Насплетничают Марье Сергеевне, нажалуются на домовничавшую у нее особу, больную нездоровым любопытством, беспардонно ковырявшуюся в чужих вещах! Больше не представится возможности пожить отдельно от родителей! Стыдоба.
Добив оставшуюся валерьянку, подтянув трясущиеся поджилки, я вернулась в зал и поспешно включила свет. Потом смело подошла к зеркалу, взяла полотенце и снова накрыла соседское пугало. Посмотрев на притаившуюся книжку, сгребла ее и заперлась в спальне. Я вовсе не собиралась читать! Вру, это я и намеревалась сделать, боясь в том признаться.
Она может окончательно свести меня с ума, — уверяла я себя, протягивая к ней руку. — Она разрушит до основания мою пошатнувшуюся психику! Я становлюсь зависимой! От нее не закодируешься! Все, ничего не могу с собой поделать! Нет сил устоять. Хотя бы одну страничку. На пять минут. Я сумею остановиться. Всего один раз, последний, а завтра выкину ее в мусорный бак, сожгу, изорву, утоплю в унитазе. Но сейчас…
Я поставила будильник, что запиликает через пять минут, перевернула книжку…
… и меня не стало.
Странствующий рыцарь бился с соперником на ристалище за возможность повидать знатную даму, тайно присутствующую среди зрителей. Удар копья в треугольный щит, и копье с треском сломано. На белом единороге, нарисованном на щите, – маленькая трещинка, похожая на вертлявую змейку.
Тайная встреча под покровом ночи. Зеленые глаза под сеткой вуали, черные кольца вьющихся волос, завлекающая улыбка. Нерешительное, заманивающее прикосновение рук. Ярко-красный гривилат куки, приколотый к кайме бархатного платья. Два фужера с бордовым вином в белых пальцах. Рыцарь, не зная, что грудь дамы таит в себе его смерть, бросает взгляд на вырез ее наряда. Женщина отворачивается и незаметно вытаскивает из корсета хрустальный сосуд. Роняет из него несколько капель в один фужер и, медленно поворачиваясь, протягивает его рыцарю.
Его безликая спутница, предчувствуя беду, бежит по разветвлениям коридоров, путается, не знает, где искать попавшего в западню возлюбленного. На каменных стенах полотна: на белом фоне изогнувший тулово черный лев. Худшее, что может быть!
«Она ведьма, — шепчет встревоженное пламя свечей. — Тебе ее не одолеть. Что ты есть по сравнению с ней? Она убьет вас обоих».
«Я найду тебя, — обещает несчастная спутница рыцаря. — Я не дам тебя погубить. Вино! Оно отравлено! Остановись!»
Она поспешно врывается в потайную залу, вызывая на себя поворот головы рыцаря, собирается крикнуть, но…
Твою мать! Долбанный, распроклятый будильник! Очнувшись от жужжания и громкого пиликанья, я с трудом сдержалась, чтобы не швырнуть его об стену. Вот, блин, на самом интересном месте! Мне хотелось наплевать на собственную установку лимита, но я все же не дала себе сорваться. Толкнув между страницами обертку от жвачки, я бросила книгу на прикроватную тумбочку и едва не раздавила кнопку, отключая бьющийся будильник. Какое-то время меня одолевала одышка. Словно сама носилась по коридорам! И ревность такая забурлила в жилах! Так хотелось охаять отравительницу!