Незапертая Дверь
Шрифт:
— Руке неизвестного автора современности, — осадил меня Алик, беспардонно выдернув из сладких грез. — Гениальному экспериментатору-любителю.
— Издеваешься? По-твоему, обладатель такого таланта может оставаться неизвестным? Сейчас и из окурков, и из рыбьих костей мастерят «шедевры», а это… это… не поддается описанию! А что если полотно висело в каком-нибудь зарубежном музее? Представь, его кто-то спер, сделав из него обложку книги, чтобы незаметно вывести в другую страну! Что «хм»? Разве такого рода воровства не может быть?
— Ну, не знаю, Надя. Я в подобных делах не сведущ.
Сказал
— Ладно, не будем сразу отметать и такой версии, — снисходительно посмотрев на меня, негаданно сжалился Алик. — Поищи по галереям в Интернете. Узнай, были ли какие выставки, и не пропало ли чего. А я пока схожу к себе, принесу чего-нибудь съестного.
Он завел свой компьютер, вываливший наружу потроха, и дал мне возможность гончей псиной рыскать за его счет по киберпространству.
Я побывала на всех доступных галереях и галерейках, просмотрела кучу статей за разные года о выставках, выискивая в уменьшенных картинках знакомые очертания. Напрасно! Все равно, что тыкать пальцем в небо. Ни имени художника, ни названия, ни года. Попытка поймать что-нибудь стоящее на позывной «незапертая дверь» тоже не дала результатов. В полном отчаянии я даже забрела на сайт, посвященный фэнтези, просмотрев и там все арт-старания любителей и профи. Ничего похожего. У меня уже одеревенели пальцы, возившие мышь-инвалида по истертому до дыр «коврику». Затекла шея от неудобной позы, заслезились глаза. Ну не может такая картинка остаться незамеченной!
И вдруг я подумала о Печкине. Откуда у него взялась эта книга? Может, все ответы в квартире номер четыре? Хотя, вряд ли. Сам он картину эту написать не мог, напечатать книгу – тоже. Скорее всего, как и я, где-то ее спер. Если заявлюсь к нему с расспросами, лишусь этого сокровища. А вдруг обложка стоит бешеных денег? Как прорыв в творчестве нового поколения? Как экспериментальное творение нескольких мастеров?
— Ну что там у тебя? — спросил Алик, отвлекшись от луп.
— Ничего, все впустую, — устало привалившись к спинке стула, выдохнула я. — Пять часов потерянного времени.
— Может, стоит обратиться в соответствующие инстанции?
— В какие такие инстанции? В «скорую психиатрическую помощь»? А если это и впрямь представляющее ценность произведение? Настучат на нас твои инстанции. Будет нам небо в клеточку, друзья – в полосочку, а будущее – в елочку!
— Ну а что тогда? Поставишь книгу на полку, рядом с Толстым и Лермонтовым?
— Нет, положу под бочок Шагинян и укрою Хайямом! Давай вначале сами, что сможем, попробуем узнать об этой книге.
Я еще долго размышляла вслух, шагая туда-сюда по комнате, пока не заметила, что крот меня не слушает. Примостившись на припертом Женькой парикмахерском кресле, он уткнулся в подопытную книгу, трусцой бегая глазами по соблазнительным строкам.
Дорвался, прохиндей!
— Алик, — позвала я ласково, заподозрив, что и его подцепило на крючок. — Алик? Али Махмуд Бора-Герасимов! — подойдя ближе, рявкнула я, отчего он вздрогнул и посмотрел на меня осоловело.
— Ты иди домой, Надя, а я
— Нет уж! Ты сейчас уткнешься в нее и забудешь обо всем. Я приду к тебе завтра, и мы сообща продолжим. Все, пока!
Я с трудом выдрала из скрюченных пальцев Алика книгу и покинула его берлогу. А ведь во мне взыграла ревность! Я не хотела делить тот мир, что был за «Незапертой Дверью». Вспыхнула жажда обладания каждой строчкой, каждой порой дышащего мистикой романа.
Но я одернула себя и вернула к реальности. Все дело исключительно в той гадости, что пропитала страницы. А может, тайна кроется в неком специфическом лаке, покрывающем краски? Вдруг эти неизвестные экспериментаторы намешали что-нибудь особенное в масло, в грунт, в закрепители? Или напоили свои соболиные кисти наркотическим веществом? А эта дрянь пропитала всю книгу-алиби. Но появляется закономерный вопрос – зачем? Может, это вещество обладает способностью сохранять гибкость полотна или защищает от света и сырости?
Уставшая и опустошенная, я плелась к дому, не обращая внимания ни на раскаты грома, ни на молнии. Неповоротливые тучи ползли по небу каракатицами. Начинал накрапывать дождь, разукрасив асфальт серыми звездочками. Завернув в переулок, я заставила себя поспешить, чтобы не угодить под ливень. Почти забежав в подъезд, шагнула на лестницу и остановилась. Медленно развернулась, осмотрев пустую скамейку. В последний раз, когда я видела на ней Печкина, мне что-то показалось странным в обычном зрелище. Наконец, дошло, что это было! Печкин жевал сушку и запивал ее кефиром прямо из бутылки. А бутылка-то была допотопной, давно вытесненной тетрапакетами! Пол-литровая, с зеленовато-полосатой крышкой, которая вдавливалась пальцем внутрь! Я и поняла, что это кефир, а не молоко или сливки, исключительно по цвету крышки. Она, смятая, валялась рядом! Где соседушка прикупил выпивку пятнадцати годов выдержки?
И куда он после этого делся?
Немного ошарашенная непониманием происходящего, я вошла в квартиру, скинула туфли и завалилась в кресло. Можно было бы и эту странность списать на зловредные испарения, но тогда у меня еще не было этой книги. Что-то начало происходить еще раньше, когда… После того, как я окрасилась? Или после того, как в прихожей возникли шмотки соседей? Или ни то, ни другое не имеет к этому отношения? Или же все в совокупности?
Я вытащила из сырой сумки книгу, дернула за веревку висящее над столиком бра и, пройдя по ступеням нескольких слов, оборвалась в пропасть событий.
…Я была в зале, освещенной огнем камина. В просторном кресле сидела молодая женщина с длинными темными волосами, опутанными жемчужной нитью. На красивой шее переливался кулон, похожий на трезубец. Она всегда, задумываясь, касалась пальцами блестящих губ, напоминающих рыбьи хвостики.
Перед ней стояла невысокая рыжеволосая девушка в золотистой накидке и держала в руке огненный шар.
— План с отравлением рыцаря провалился, — с досадой сказала огненная ведьма, служившая жемчужной даме. — И все из-за этой проклятой девчонки! Опоздай она хоть на одно мгновение, и он был бы мертв! Отец будет в гневе! О, как он будет недоволен!