Незапертая Дверь
Шрифт:
Судя по его сухой одежде, он все это время торчал в подъезде. Я жутко разозлилась на собственное разоблачение, и эта злость закипела, расходясь паром по всему телу.
Я ненавидела Алика за то, что он так и не посмел запустить руки под мою куртку; за то, что кусал губы, наблюдая за тем, как бегут капли по моей шее; за то, что не смог преодолеть разделявший нас единственный шаг. Еще бы немного, и я не…
Меня спас телефонный звонок, резко вырвавший нас обоих из оцепенения. Пролепетав, что мне нужно идти, я на безвольных ногах забрела в квартиру, скинула обувь, загнала Пешку в ванную и вошла в зал.
— Алло, я слушаю, —
— Денька? — встревожено откликнулась мама. — Что у тебя с голосом? А что тогда дышишь, как загнанный бизон? Я тебя что, от твоей разгульной жизни оторвала? Развлекаешься, да? Наплевала на родителей и даже не поинтересуешься, как мы тут. Живы ли еще отец с матерью или уж богу душу отдали. Тебе же теперь все равно. Давай, развлекайся дальше. Считай, что отныне ты – сирота! Похоронила родителей при жизни!
Я молча положила пикающую трубку и еще долго сидела в темноте. Впервые осталась удивительно равнодушной к высказываниям матери. Я чувствовала смешанный с дождем запах Аликова дезодоранта, канифоли, парафина и черт его знает, чего еще. Сердце бешено колотилось, и я с ужасом поняла, что если бы не вампиризм моей воительницы… Проклятье, полно вилять! Я готова была отдаться этому очкарику прямо в подъезде! Под неистовый шум дождя, поглощая прерывистыми вздохами вечерний мрак, разливающийся по городу! За пять лет, сколько мы знакомы, у меня ни разу даже мысли не возникло, что между мной и кротом может случиться подобное. Да и он никогда не обращал на меня внимания. Впрочем, он со всеми был холоден. По крайней мере, все свои «мистейки» тщательно скрывал.
Мне нужно придти в себя. Очнуться от затмения рассудка.
Встав с кресла, промокшего от куртки, я поплелась в уборную. Открыв дверь, отшатнулась при виде трех мужиков, стоявших на краю ванны. Оказалось, это были мои развешанные на веревке джинсы. Вот уж правда, пуганая ворона под кустом обделалась!
Вытирая Пешку, я громко рассмеялась, а когда переодевалась, выбираясь из сырой одежды, разревелась от осознания собственной ничтожности.
Так, фонарь сдох. Один огарок догорел еще вчера, и мне пришлось перерыть на ощупь все склянки Марьи Сергеевны, чтобы найти воткнутую в бутылку запыленную свечу. Фитиль дымил и плевал искрами. Разжечь его удалось только с третьей попытки.
За окном висела тьма, и лишь некоторые окна тускло мерцали желтоватым светом. Треклятый холодильник снова пришлось вытирать.
В начале восьмого явилась Либра, просидевшая в чьей-то машине больше получаса.
— Ты там Алика случайно не встретила? — спросила я, импровизируя ужин из принесенных ею полуфабрикатов. — Кстати, кто это тебя привез? Новый ухажер?
— Костя. Мы пересеклись возле почтамта. Он предложил подвести. Как раз такой ливень начался! Прикинь, он, оказывается, кинул Лариску! Я поняла, что он при мне до сих пор неровно дышит. Великодушно позволила ему надеяться на то, что я к нему вернусь.
— Ты намерена вновь с ним встречаться? — удивилась я, высыпав Либре в тарелку поджаренные макароны-ракушки.
— Еще чего. Любовь, как паротит: один раз переболеешь, больше не заразишься. Я им переболела, выздоровела и получила от его заразного обольщения стойкий иммунитет.
— Тогда я не понимаю, зачем ты морочишь ему голову?
Сев напротив, я посмотрела на помедлившую с ответом Либру, заметив в ее привычной внешности что-то новое. Но что именно, так и не поняла.
— Он никому не достанется, — сухим, ломким голосом проговорила Либра, глядя поверх моей головы и со всей силы сжимая вилку. — Его сердце будет принадлежать мне одной. И где бы, с кем бы он ни был, как бы высоко не летал, купаясь в лучах славы, его будет манить на темное дно, к своему похищенному Русалкой сердцу!
Мне стало неуютно. Да, она была коллекционером мужских сердец, но никогда особо не дорожила ни одним экземпляром. В этот раз все было иначе. О, как она вонзила зубья вилки в макаронную ракушку! Как заблестели в глазах слезы, отражающие свет стоявшего рядом огарка! Мне расхотелось есть, у меня пересохло во рту, а по спине пробежали колючки. Как же я позволила себя обмануть ее наигранным пренебрежением, равнодушными заверениями, что любовь, как паротит? Бедная моя Русалка. Она ведь влюблена в этого Костю по самые жабры! Но никогда не выдаст себя, не признается ни словом, ни взглядом, оставаясь для всех неприступным айсбергом. О-о, на него наткнется еще не один «Титаник»! И Костя лишь в своих мечтах может вообразить, что любим ею, что владеет ее чувствами…
— Либра, — сочувственно шепнула я, когда та вышла из-за стола и ускользнула в спальню, оставив нетронутым ужин.
Я пошла за ней и нашла сидящей у кровати. Сунув свечку на тумбу, опустилась напротив.
— Прости, — всхлипнув, сказала Либра, укрывшись волосами. — Я врала тебе, моей лучшей подруге. Я пыталась обмануться. До сегодняшнего дня мне это удавалось, но…
— О чем ты?
— Я ни с кем из тех парней, с которыми встречалась, никогда не была близка.
— То есть…
— Я девственница.
Вот вам, здравствуйте! А врала, расписывая, как все прошло, очень даже правдоподобно. И все же я догадывалась, смутно подозревала, что все сказанное – ложь.
— Я никому не буду принадлежать, потому что не могу отдаться нелюбимому мужчине. Это сильнее меня. Но и с любимым я быть не могу. Для меня это равносильно признанию в слабости. Я всегда для всех была неприступной скалой. Никто не смел похвастать тем, что завоевал меня. Я страдала, но утешалась своей несокрушимостью. Если я откроюсь Косте, а он потом меня предаст, то я не переживу такого унижения.
Ой, ба-а! Не одна я полна сюрпризов. Советовать Либре, как Верка мне, обратится к психологу, я не стала. Знаю, что это бесполезно. Ни я, ни она, не можем и себе-то признаться в своих проблемах, что уж говорить о чужих дядях-тетях. К тому же, нет никакой гарантии, что тебе после этого полегчает. Скорее наоборот: начнешь сожалеть, что трепался о своей жизни с тем, кому нет до тебя дела. Кто тайком поглядывает на часики, пока ты изливаешь душу, и с умным видом думает, что прикупить на полученные за сеанс деньги. Так что, остается надеяться, что однажды все пройдет само.
Я позавидовала самообладанию Либры. Она решительно вытерла слезы и уже спокойно отправилась доедать ракушки, а чуть позже, как ни в чем не бывало, мыла посуду и рассказывала о курьезе своего коллеги. Она вызвала у меня неподдельное восхищение.
Когда готовились ко сну, напрочь забыв о вечерних откровениях, я поерзала на кровати и посмотрела на Либру. Вновь уловила едва заметные изменения, но вот чего именно? Не поняла и того, что она шептала, заплетая перед зеркалом косу. В полумраке, при свете огарка, наверное, многое кажется немного другим.