Неземное тело
Шрифт:
— Да они достали тогда с этой лабораторией. «Объект Б-44» — так она называлась во всех бумагах. Строили сами, охраняли сами, а так все на мне было — обеспечивай их! Транспорт нужен внеплановый — опять мне звонят. Однажды пожар у них случился — потушили. Мне тогда один чудик с перепугу и рассказал, чем они там занимаются. А то ведь я тоже не знал. Объект и объект. Секретный, военный — и все, больше знать не положено было по чину.
— Ты же первое лицо?
— Так что из того? Наверное, областное начальство было в курсе, а я — только в общих чертах. Люди тоже спрашивали поначалу:
На столе образовалась еще одна бутылка, теперь уже водки, и Медведь понял, что спрашивать нужно быстрее, пока Ершов не свалился под стол. Стало не до церемоний, и Иван ультимативно потребовал:
— Что с людьми происходило? Почему умирали?
— Да не знаю я. Только военные потом быстренько убрались. А то в деревне каждую неделю кого-то хоронили. Почему-то молодые больше умирали. Уже и слухи по району пошли: мол, нехорошее место — Богодуховка. А как военные уехали — все и прекратилось. Если бы не уехали, то через год и Богодуховки бы не стало.
— Не знаешь, куда они подались?
— Нет. Пригнали грузовики, все вывезли. А люди еще раньше смылись, кто автобусом, кто на машине.
— Здания разрушили?
— Зачем? Там же военные строили, а это — на века. Меня председатель колхоза просил разрешить использовать под хозяйственные нужды. Звоню в Москву, а мне говорят — приедет комиссия, разберется. И правда, через месяц нагрянула комиссия. Из Минздрава. Посмотрели, посмотрели — уехали. Потом явились строители — уже не военные, гражданские. Мне из обкома звонят — Степан, обеспечь их всем необходимым, это теперь будет спецсанаторий Управления делами. Вот тебе и раз! То людей здесь губили, а то наши ребята, номенклатурные работники, здоровье будут поправлять.
— Ну и как, успешно поправляли?
Ершов зло плюнул на пол и сказал:
— Да хреновина опять какая-то началась! Вроде бы все тихо, пристойно. Красиво. Охрана — ребята из «девятки». Я был в области на конференции, спрашиваю: кто отдыхать приедет? Может быть, организовать маршрут автобусный от станции до санатория? Помочь еще чем? Нет, говорят, если что — скажут, а так — санаторий и санаторий. Не надо здесь лишнего шума, понял? Понял, конечно. Я вообще понятливый был, иначе столько лет не просидел бы в первых секретарях.
— А почему объект Б-44? — спросил Медведь.
— Кто же его знает. — Ершов уже тихонько сползал с табуретки и скоро должен был упасть на пол. — Это они только знают…
— Кто — они?
— Кто назвал, — прошелестел Ершов и рухнул вниз.
В отличие от Лаймы, которая решила, что увлечение Венеры «Артуром» нужно поощрять, Егор Остряков придерживался противоположного мнения. У них с супругой были сложные отношения, но фасад брака — то, что имело для Острякова самое важное значение, — всегда был отштукатурен и украшен штокрозами. Венера, счастливая своим высоким званием жены секс-символа, соглашалась на роль статистки и никогда не позволяла себе откровенных походов на сторону. И вот — пожалуйста! — появляется красавчик-брюнет
Егор понимал, что искоренить эту симпатию ему не под силу. Но хотя бы немного остудить буйную голову супруги надо попытаться. Не обладавший большим умом и воображением, Остряков, не мудрствуя лукаво, решил воспользоваться своим профессиональным опытом, припомнив все известные ему постановки, где коварный герой расстраивает чьи-то любовные отношения. Зачем изобретать велосипед? Что в шестнадцатом веке, что в девятнадцатом, что в двадцать первом, люди, движимые одними и теми же эмоциями, совершают одни и те же поступки и одинаково на них реагируют.
Он долго придумывал предлог, чтобы заглянуть к Лайме, но потом решил плюнуть на это и явился без всякого предлога.
— Вспомнил, какой вы варите потрясающий кофе, — льстиво сказал он хозяйке, которая быстро спрятала какие-то бумаги, которые читала до его прихода. — Подумал: «А что, если зайти и выпросить еще чашечку?»
«Вероятно, вдовушка пытается разобраться в финансовых документах, — решил он. — Надо будет обратить внимание Венеры на то, каково это — остаться без мужа».
На самом деле Лайма читала досье, которое Корнеев составил на Гюнтера Брауна. Про его совместные экспедиции со Степаном Граковым в Интернете почти ничего не нашлось — лишь какие-то скудные ссылки и короткие упоминания. Зато обнаружилось там совсем другое.
Гюнтер Браун, гражданин Германии, известный фотограф, колесил по планете в поисках не приключений, а вдохновения. Редчайшие кадры, снятые им в открытом океане, во льдах и в пустынях, возвели его на самую вершину профессионального успеха. У него была отличная репутация и около десятка альбомов, изданных и переизданных в десятках стран мира. Корнеев разворачивал для Лаймы на экране компьютера фотографии, которые Браун привез из последнего австралийского «турне», и она разглядывала их с молчаливым восхищением.
Ясно, что «турне» приходилось планировать заранее и подолгу готовить. Граков был необходим Гюнтеру — как локомотив, как движущая сила, без которой невозможно осуществить свои творческие замыслы. Вероятно, Гракову тоже был нужен Гюнтер — отправляться в рискованную экспедицию одному слишком безрассудно и, наверное, грустно. Как заметил он сам в одном из многочисленных интервью: «Чтобы почувствовать себя одиноким, не обязательно уезжать на край света».
— А где Артур? — сладким голосом спросил Остряков, отхлебнув глоточек кофе и зажмурившись от удовольствия. — Или вы держите его в подвале?
Решив, что удачно пошутил, секс-символ разразился здоровым смехом.
— Сейчас я его позову, — улыбнулась Лайма, а про себя подумала: «Надеюсь, у актера честные намерения. Еще не хватало, чтобы он вслед за своей женой начал преследовать бедного Корнеева».
Ей и в голову не могло прийти, сколь коварные планы вынашивает герой экрана. Поэтому, когда компьютерный гений подсел за стол со своей чашкой, она спокойно ушла дочитывать документы, оставив мужчин поболтать.
— Моя жена постоянно спрашивает о вас, — сказал хитрый Остряков, надкусив печенье, — Она вам симпатизирует.