Неждана
Шрифт:
Несчастный медведь был по-прежнему привязан на дворе трактира. Уф…Успела…Не ушли они без нее.
Еще утром, наблюдая из стога сена за плясками, Неждана поняла, кто у скоморохов за главного. Не тот, кто самый сильный, и не самый толстый, и не тот, кто громче всех кричит, и даже не тот, кто самый длинный и с медведем управляется, а вон тот приземистый мужичок с козлиной бороденкой в огневом костюме с синими горохами. Скажет тихим голосом, и все его слушаются.
Сидел сейчас огневой в самом углу трактира, уху хлебал. К нему Нежданка и потопала.
— Дяденька, дяденька! — довольно бойко начала она.
Говорить Нежданка старалась побыстрее, чтоб ее успели выслушать.
— А вот, коли мальчишка какой, на меня схожий, хочет в скоморохи податься, что ему делать надобно? — выпалила она первый вопрос на одном дыхании.
Огневой посмотрел на нее молча, достал из плошки рыбью башку и начал ее обсасывать.
Нежданка вперлась в него своими ледяными зенками, не отступает.
— Сказал бы я тому мальчонке, чтоб домой вертался, велел батьке взять его за ноги, перевернуть вниз башкой, потрясти хорошенько, чтобы вся дурь зараз из головы и вылетела, — наконец, ответил главный из скоморохов.
— А коли нет тятеньки? Утоп он в колодце давно, тогда как? — Нежданка продолжала напирать.
Даже не знала она, откуда слова про колодец у нее с языка сорвались. Может, правда, казалось ей всегда, что Влас тонет — постепенно, уходит на глубину, затягивает его зеленая болотная водица, только никто того не замечает. Ну, кроме нее, Нежданки.
— Тады надо к мамке бечь, просить ее чтоб хворостину покрепче взяла, да чуть пониже спины отходила, чтобы дурь, значит…Ну, ты дальше уже знаешь, — ответил дядька и продолжил смаковать рыбью голову.
— А ежели мамка давно померла? — гнула свое Неждана.
Огневой выловил из тарелки и сожрал за раз целую вареную луковицу. Бэээ. Потом ответил:
— Если мамка померла — плохо.
Вздохнул тяжко, и мальчонка в козликовой шубейке повторил этот вздох. Получилось, может, и погорше, чем у огневого.
— Тогда к старшим братьям надо идтить, чтобы они заместо отца с мамкой уму-разуму научили, — уже добрее ответил скоморох.
И на это тоже у Нежданки нашелся ответ:
— А коли братья оба в дружину княжескую подались? А сестра замуж вышла да за реку уехала, своих детишек нарожала? И дедусь старый помер…
В глазах Нежданки навернулись крупные слезы. Обернулась она к огневому, чтобы тот получше их рассмотрел, а потом резко по-мальчишечьи стерла за раз рукавом и снова заговорила твердым голосом:
— Вот, ежели совсем никого не осталось, тогда как?
Скоморох продолжал молча хлебать свою уху, Нежданка упрямо ждала ответа, но больше уж ни о чем не просила. Пусть он хоть до конца седмицы так молчит, пусть хоть всю рыбу в реке выхлебает, она все равно не отступится, дождется, что скажет.
Вместо ответа огневой снял со своей шеи трещотку и молча протянул Нежданке. Та крепко вцепилась в нее обеими руками. Дощечки сразу поехали в сторону, выдав легкий «трынь».
Главный скоморох поманил к себе другого кривляку в зеленом костюме с красными полосками. У того на шее тоже висела трещотка. Главный молча стянул ее, и так же молча отправил красно-зеленого восвояси доедать яичницу.
— Повторяй, — кивнул огневой Неждане.
«Тра-та-та-Та-ра-та-та,» — изобразил он на своей трещотке.
Куцо подстриженная головка склонилась на бок, и вторая трещотка легко ответила: «Тра-та-та-Та-ра-та-та.»
— Еще, — велел огневой.
На этот раз задание было посложнее, но и с ним Нежданка справилась.
Скоморох посмотрел с интересом. Дал новое испытание. Мальчонка повторил все в точности.
— На дуде смогешь? — спросил огневой.
Нежданка кивнула. Уж чего-чего, а выдувать мелодии она умела.
— Медведя боишься? — спросил скоморох.
— Могу погладить пойти, — решительно ответила она. — Надо?
— Медведя без Жердяя не трожь — это первое правило. Усек?
Нежданка закивала изо всех сил.
— Ладно, с нами в Град пойдешь, а там посмотрим, — зевнул огневой. — Спать иди ложись, завтра рано отправляемся.
«Получилось!» — как чугунок об чугунок громыхало у Нежданки внутри.
— Касатка, — позвал главный скоморох хозяйку, — проводи мальца в нашу комору, пусть поспит.
Глава 23. Ваньку — в амбар, Озару — барабан на шею!
— Дурак ты, Ваня! — грустно сказал Прозор. — Всю жизнь свою молодую — коту под хвост!
— Простите, «коту» или «коню»? — уточнил писарь.
— Пиши проще: «Казнить нельзя помиловать», завтра скажу, где запятую ставить, — отмахнулся Прозор.
— Так не придумали запятых ищо, — напомнил писарь.
— Галочкой помечу, что выбрал, — мрачно поправился Прозор. — При княжьем человеке не умчничай, а то нечем будет.
Сам-то Прозорушка видел далеко вперед, даже такую мелочевку как запятые, что через пятьсот лет появятся, ужо усмотрел.
Нравился ему этот конюх, несмотря ни на что. Вона ухи свои отморозил, шапку продал, а овса Каллистрату купил. И ведь как ему руки не крутили, как ребра палками не пересчитывали, так и не сказал, почто коня свел, кого у переправы ждал.
«Что ж за муха доброты посреди зимы меня укусила? — сам у себя вопрошал княжий человек. — Мож, сглазил кто?»
Писарь терпеливо смотрел и ждал, когда бурлящий котелок мыслей Прозора хоть что-нибудь да выплеснет наружу, хоть полчерпака решений каких. Тогда уж будет что занести в бересту.