Неждана
Шрифт:
Да, все одно вышло, как обычно. Из семерых только двое бедолаг в терем попали. Да, и то случайно получилось — сбежали они от княжьих людей, да сами до Града дотопали, защиты просили.
За усердие такое к службе хотел Прозор наградить четверых малиновых плахой да палачом. Но в Град к тому времени уж столько гостей на праздник набилось, что плаху и поставить было некуда, а палач запил еще на прошлой седмице. Как теперь без плахи и палача порядок соблюдать, когда народ так радуется? Ох, и сложна служба у Прозора… Тут любой лютовать начнет.
Позвал писаря Ожегу, велел указ в бересту писать о запрете в княжестве репы, рубах да бороды. Потом как представил, что все в Цвельные платья заморские обрядятся, да начнут вместо репы на горох налегать, погнал Ожегу в шею, бересту в огне спалил.
Позвал от печали Колобуда и Рогозу, распили братья два бочонка хмельного меда, вроде полегчало.
Колобуд, как захмелел, умолял Прозора зятя своего Звонило к врагам каким отправить для подрывания чужих устоев. Не простил еще Прозор главному виночерпию свистульки и девчонку, да Ваньку-лопоуха, в просьбе сей отказал. Пусть ужо по гроб жизни теперь с Мудозвоном своим мытарится — заслужил то братец Колобудушка.
Глава 40. Змеюка Горыновна, или Откуда у злодейства три головы
Пришлось Славке обрядиться на праздник в шелка цвета морской воды. Не потому, что Морица так хотела, сама решила.
А та уж и заставляла няньку — рьяным быком напирала, и просила по-дружески, как собака преданная хвостом виляла. Уговаривала малую — мудрым вороном мозг клевала. Потом лисой вилась, с разных сторон заходила — льстила да нахваливала красоту девичью. В миг та лиса ястребом оборачивалась, начинала с высоты полета своего заморского снова клевать обидно — сравнивала с Цвелизованными землями дремучесть родных краев.
Чувствовала Нежданка, что не к добру все это, есть у Морицы-мокрицы в том свой интерес, коли столько личин она готова на себя примерять за-ради няньки. Уж знала Славка этот легкий прищур змеиный — прячет Морица так мысли свои темные, ледяные, от студеного сердца, за речами яркими пламенными да жгучими. Так чадит тот огонь, что факел в воду опустили — Нежданка чувствовала гарь и дым, мурашка по коже бежала — ее не обманешь.
Ох, что-то будет на пиру…
Сказывал дед Василь много сказок про то, как богатыри русские со Змеем Горынычем бились, да побеждали. Рубили добры молодцы головы змеиные все до единой — подчистую, да с победой домой возвращались героями.
Что ж для девок никто сказочки не сложил, как ворога одолеть, коли он княжной нарядной глаз змеиный щурит, не огнем палит, а речами каверзными все живое вокруг себя выжигает? И мечом махать нельзя, а выстоять надобно. Родилась хоть одна девка в крестьянской избе, чтоб такую Змеюку Горыновну одолеть смогла и головушки своей не сложила?
Да, выбора-то у Славки особо не оставалось. Вот и попробует сразится она, да не в чистом поле в открытую, а в резном терему, в хоромах расписных, не мечом, а разумом. Коли жива останется, так уж грамоте обучится, да на бересте процарапает ту сказочку другим девкам, — не в назидание, как водится, а за-ради дружеской поддержки.
Само сложное было в том, что иногда Нежданка княжну Морицу понимала и даже жалела — видела, как любви той родительской не достает, особенно материнской. От того и творит девка разное — иногда шутит, как дитятко, не зная, чем позабавится, тоску разгоняет, а иногда прямо злодейства такие выворачивает — об том чернавки меж собой тихонько шепчутся, да Нежданка уж слыхала — чуткий слух у нее.
Знает уж теперь сказочница из Поспелки, от чего у зла змеиного три головы — сама недавно придумала, на Морицу-мокрицу глядючи.
Первая башка — от родительской нелюбви, от невнимания проклюнулась. Все бы можно было поправить, коли б другая любовь сильная ту беду перебила.
Да, со взрослой любовью, видать, тоже у княжны не сложилося, а то уже двойная беда — уже о двух головах Змеюка Горыновна. Злом живое вокруг себя палит, глядит завистливо, радости чужие губит.
А где две, там и третья голова быстро нарастет, еще одна злая пасть ощерится — то уже от народного недовольства, от ненависти людской оборону держать. Первые две башки зла натворят, и уж все вокруг боятся да лютуют. А ненависть, — знамо дело, лучшее пропитание для разных чудищ, они от них растут быстрее, чем сугробы снежной зимой.
Да, коли даже понимать, отчего и как так получается, все равно уберечь себя от Змеюки Горыновны еще надумаешься — как.
Глава 41. Море волнуется раз, или Царь-ягода на кончике степного кинжала
По другой причине сама Нежданка то решила — в шелках на пир пойти. Нянькино платье уже так выглядело неказисто от радостной возьни с малыми детьми — там носом в тебя сопливым уткнутся, тут ладошки в ягодах оботрут.
Обещала ей княгиня новых рубашек, да не сейчас же об том думать, когда столько гостей на пир понаехало, не до того Рогнеде, а Славке и напомнить неловко.
Поверх платья темно-голубого шелкового накинула девчонка платок с лебедями, серебром расшитый, укрыл он ее хрупкую фигурку почти до пояса — хитро обернулась, как продолжение платья получилось — сама Царевна-Лебедь вышла из вод морских, не иначе.
Про себя решила, что уж выдержит она как-нибудь те мучения, недолго, поди, княжичи малые за столом праздничным просидят — опять устанут от гостей, спать запросятся рано. Обещала она им перед сном продолжение сказки про Жар-птицу рассказать, так они уж того ждут-не дождутся.
Князь Владивой распорядился народу столы на ярмарке поставить — пусть весь Град пирует. По первости хотел он, чтобы все за тем столом общим собрались — и люд простой, и родня княжеская.
Да, Прозор его уж уговорил, княгиня Рогнеда слезами ту идею затопила. Коли княжичей извести хотят, так уж лучше в терему их укрыть, не кидать малых детушек в пучину хмельного народного гуляния, где к ним зло с любой стороны легко подберется. Тут и в хоромах глаза да глаз нужОн, чтоб детей уберечь.
Видать, долго то княгине объяснять любимому мужу пришлось, глаза до сих пор заплаканные, как ни умывай лицо студеной водой колодезной. Добилась своего мать любящая.