Неждана
Шрифт:
Склонил он головушку, прядь смоляная на бледный лоб упала из-под черной овечьей шапки.
— Ежели поклянешься жизнью своей, что не начнет твой отец войну против князя, не станет земли наши палить, не пошлет на Русь степные полчища, так помогу я тебе из Града уйти. И дальше уж придумала как до южных застав добраться, чтоб не споймали…
Резко дернул головой степной лихач, да об столб резной ударился.
— Не отпустят тебя добром, — сам, поди, знаешь, — тада набеги начнутся сызнова, — Нежданка снова
Молча встал Коркут со ступенек да в свои покои через двор пошел.
«Ну, и дурак,» — подумала Нежданка.
На следующий день отпросилась Славка у княгини с утра, чтобы сбегать в трактир «У сивой кобылы» — со скоморохами повидаться. Настроения никакого не было после вчерашнего разговора на крылечке. Как услыхала трещотки да бубны, так сердце в груди от радости заплясало, на душе сразу потеплело, и уж небо над Градом не серое, как по-настоящему, а летнее, ясное — незабудковое сделалось.
«Маменька-теща, маменька-теща» — опять энтот прощелыга с усишками торчком от бабы в красной кике по улочкам бегает. Сегодня она за ним с ухватом гоняется.
Ванда, как Славку еще в окно заприметила, да такую красавишну, сразу помчалась шоколад варить, самый вкусный — со сливками.
Балуй вроде помолодел — Нежданке так увиделось. А уж как хорош он в новом костюме огневом — не с горохами, как раньше, а с какими-то бело-синими узорами — снежинки что ли… Али звездочки?
Шульге тоже костюм справили. Старый, поди, в плечах треснул — еще поболее вширь раздался богатырь, совсем возмужал. Костюм фиалковый заказал — смешно, да, уж сразу поняла Нежданка, почему. Любимый цвет Морицы — она в фиалковые платья рядиться привыкла.
Ой, а где Гуляш? Вместо него какой-то другой медвежонок-подросток у Жердяя на привязи, такой несчастный и совсем дикий.
— А Гуляшик? — вместо приветствия крикнула девчонка.
Урюпа и Пересмяк молча переглянулись, да отвечать не стали.
— Свели в «Хохотушке», — мрачно откликнулся Телепень. — Пацанва деревенская отвязала на рассвете, чтоб в лес ушел.
— Не выживет он в лесу, — огрызнулся Жердяй. — Не приучен на воле жить.
«Матушка Макошь, помоги другу моему Гуляшику,» — прошептала Неждана, глядя в небеса — туда, где по ночам созвездие Макошь разглядеть можно.
— А энто кто? — указала Неждана пальцем на злого медвежонка.
— Энто Шуба… — мрачно ответил Небалуй. — На прошлой седмице охотники медведицу убили, Шубу на ярмарку свезли, вон Жердяй и сменял на барабан.
Жаль, конечно, стало того барабана красно-синего. Да, недавно осиротевшего детеныша во стократ жальче. Ревел зверь отчаянно и обиженно — драл когтями старую попону, что в углу на дворе трактира для него бросили.
Небо опять как-то в раз для Нежданки посерело.
— И чего это така девка нарядная, да из самого терема, про нас, убогих, вспомнила? — хмуро спросил Жердяй.
— Да, вот соскучилась, — улыбнулась Нежданка.
Заметила, как Шульга ее взглядом проедает — опять про Морицу разговор заведет. Не прошла у него та любовь, уж по цвету костюма нового все видать.
Тут уж небо над трактиром совсем нахмурилось — так Нежданке показалось.
— Милая моя! — вылетела на двор с кухни Ванда с большой кружкой горячего шоколада. — Как я рада тебя видеть!
Нежданка расплылась в улыбке — как маслице топленое сделалась, да и небо сразу просветлело.
От ухи белой из ерша она отказалась, а все хлебали, Нежданка рядом за столом сидела, ногами болтала, да рассказывала всякое — как читать-писать выучилась, как на хуторе летом жила, да что боги древние с небес звездами светят.
А уж от каши гречневой, с грибочками томленой, отказаться не смогла. Ванда от любви большой еще вкуснее готовить стала — там от запаха одного только ум за разум заходит.
А уж платье какое у хозяйки — таких дивных тканин Нежданка и в терему не видала. Теплое, бархатное, темно-вишневое, коли прямо смотришь, а как боком повернется на свет — так лазоревым делается.
— Ванда, ты такая нарядная! — от души похвалила.
— Ах, разбойница, лихо ты в прошлый раз надо мной пошутила, — вспомнила хозяйка да засмеялась.
— Да, как же? — изумилась девчонка.
— Хотела я сыскать на зиму бархату цвета «лазоревая вишня», спрашивала у разных купцов, что в трактире останавливались, да все меня на смех подымали, сказывали, что не бывает такого, чтоб вишня лазоревой вдруг сделалась, — пожаловалась Ванда.
Нежданка уж тоже то припомнила, от стыда зарделась.
— А Балуй — волшебник настоящий, уж сыскал и таку диковину, — похвасталась Ванда. — Так смотришь — вишня, а энтак повернешься — лазоревым горит.
Балуй гордо усмехнулся в усы — нравилось ему героем для Ванды по земле ходить. Вот уж посмотришь на них первый раз — ни за что не поверишь, что из таких разных людин такая пара складная получиться может.
Ванда выше Балуя на голову, да младше на пятнадцать годков. Она к трактиру своему привязана, он по всему княжеству разъезжает. Ванда овдовела рано, детушек с мужем не нажила, а Балуй… — тот еще любитель баб, сколько уж у него детей — никто не знает, окромя него самого. Да, всем он гостинцы передать старается. Избу родительскую прежней зазнобе оставил, та уж замуж давно вышла, семерых что ли народила, да старший — Балуя сынок, так и живут все в его избе, а он сам как поле перекатное — по трактирам мается.