Неженка
Шрифт:
И это он прожженный циник и пошляк, для которого все эти метания были из разряда фантастики. Не верил он никогда, что можно места себе не находить и бредить женщиной, постоянно погружаясь в воспоминания, о её теплом, мягком теле, о сладостных криках, о зелёных глазах.
Пиздец!
Матвея это раздражало, и злило. Потому что каждый раз, закрывая глаза, он видел её. Неженку. Ту, которую выбрал ради развлечения, и от скуки. Не думал он, что так залипнет на неё.
Машка звонила пару раз, приятно было её посылать.
Нет! Сейчас он целиком и полностью был поглощён Любой.
— Я пойду, помою руки, — она встала и пошла к кабинкам туалета.
Глядя, как она уходит, мелькнула мысль и тут же обозначилась.
Матвей кивнул официанту, предупредив, что они ещё вернуться, и рванул за ней.
Она не успела закрыться, когда он, подперев дверь ногой, зашел следом и только, потом задвинул защёлку на двери.
— Матвей? Что ты… — она недоумённо рассматривала его, и на её лице медленно менялось выражение, параллельно с тем, как она понимала, зачем он пришёл.
— Нет, нет, только не здесь, — залепетала она, и испуганно взглянула на него, когда он оттеснил её к стене, прижимая собой.
Именно её испуг, и послужил спусковым крючком. Она также смотрела на него в первый раз, смотрела и принимала. А он подчинял её своей силой и волей, и она не смела противиться.
Он поднял её лицо за подбородок.
— Матвей я прошу тебя, — испуганно зашептала она, и тут же замолчала. Он закрыл ей рот своим, по-хозяйски и властно. Сдавил в объятиях, прижал к себе.
Как же он хотел её! Прямо здесь. Прямо сейчас.
Она попыталась трепыхаться, но быстро сдалась под его натиском. Он задрал её кофту с нижней майкой, и залез ладонями прямо под жесткие чашки бюстгальтера, сжал грудь, чувствуя, как съёживаются горошинки сосков. Люба всхлипнула и выгнулась. А он продолжал катать пальцами её соски, и терзал её губы. Она зарылась в его волосы, и отвечала на пылкий поцелуй, постанывая прямо в его губы.
Сладкая! Какая же она сладкая, и пылкая!
— Я так хочу тебя, Неженка, что сейчас штаны задымятся, — он развернул её спиной, прогнул, и стянул все её шмотки вниз, вместе с бельем.
— Матвей, может… — она не договорила, вскрикнула, потому что он вогнал в неё член, и притянул к себе.
— Может, Неженка, может, — зарычал он ей в ухо, — но только потом, всё потом, — начал вбивать в неё свой член, натягивая на себя, — сейчас только твоя узкая, влажная дырочка!
Она застонала, выгибаясь, и уперлась руками в стену, а он крутил её ягодицы, нанизывая её на себя.
Быстро, жёстко, грубо, и так охуительно!
Он еле сдерживается от громкого рыка, видя, как Люба зажимает себе рот ладошкой, чтобы никто не услышал её криков. Она вздрагивает и сжимается, сквозь ладошку вырывается сладостное «Да», бьётся о кафель и растворяется под потолком.
Матвей
* * *
— Это ужасно, это отвратительно! Я не выйду отсюда! Все будут думать, что ты меня тут трахал! — Люба, уперлась и ни в какую не хотела выходить, когда они привели себя в порядок, и Матвей уговаривал её продолжить вечер.
— Да всем по фигу, Неженка! — он совершенно искренне не понимал, чего она переживает. — Бабам будет завидно, что их мужики также не отымели, а мужики будут слюни пускать, глядя на твою задницу.
— Я ненавижу тебя, — воскликнула Люба, и ударила его в грудь кулачками, — неужели нельзя было сдержаться!
— Ну, так чего ты меня не оттолкнула? А жалась, и стонала от наслаждения? — хмыкнул Матвей, и, открыв дверь, вышел.
Он прошел через зал и сел за их столик.
Он разозлился.
На неё, что раздувает проблему из ничего. Подумаешь трахнул в кабинке туалета. Да они с Машкой, порой рестораны выбирали, по принципу, совместного туалета, чтобы потрахаться там от души. И нет в этом никакой проблемы. Ни для него. Не для Машки.
Но больше, Холод злился на себя, что не сдержался. Она ведь не искушённая. Вон как глазищи вытаращила, когда он к ней запёрся.
Но как стонала, зараза! Как льнула. Он бы трахнул её ещё раз. И ещё.
Он разворотил ложкой весь свой десерт, ругая себя, а она всё не шла. Он встал из-за стола намереваясь, притащить её хоть за шкирку, но она сама уже шла к нему. Не оглядывалась. Глаза в пол. Какая забавная. Холоду захотелось встать и проорать, чтобы все знали, что он трахает эту бабу.
Люба садиться и вся краснеет.
— Ну, посмотри на меня, Неженка, — просит он.
Люба поднимает глаза. Они влажные. Бля! Она что плакала?
— Люба, ну не делай ты из этого трагедию! — увещевает ей Матвей.
А она молчит и губу покусывает. А Матвею прижать её к себе хочется, и утешить, приласкать.
— Люба…
— Домой отвезёшь? — голос бесцветный.
— Поехали, — вздыхает Матвей.
Обиженная баба, это его ахиллесова пята. Не знает он как с ней разговаривать. Что делать с ней? Машка если злилась, то орала. И он тогда орал в ответ. А с этой что делать?
Сидит тихо, на дорогу смотрит. Холод про себя слова подбирает, потом сам же себя обрывает, так и едут.
Уже когда, он притормаживает у её подъезда, и предусмотрительно блокирует двери, потому что она тут же срывается с места, и дёргает ручку. Матвей сгребает её в охапку и прижимает к себе.
— Ну, прости меня, Неженка, дурацкая идея была! Не сдержался я! — бормочет он в её затылок, потому что она уперлась лбом в его грудь, и руки выставила.
— Мне с тобой вообще сдерживаться тяжело, ты же знаешь!