Неживая вода
Шрифт:
— Негоже в чужом доме свои порядки устанавливать, — медленно заговорила ведьма. — И что не предназначено для чужих глаз, таковым и должно оставаться.
Она помолчала, глядя в темноту своими незрячими глазами. Брови сдвинулись к переносице, и между ними пролегла вертикальная страдальческая складка.
— Прости, что ослушался, — выдавил из себя Игнат.
Ведьма подняла ладонь, пресекая все дальнейшие попытки оправдаться.
— Молчи уж, — сказала она. — Сделанного не воротишь. Видно, судьба у тебя такая. Душа мятежная, пропащая. Не будет тебе покоя,
— Не будет, — эхом повторил Игнат.
Он ожидал теперь любого наказания — окрика, проклятия, заклинания, способного превратить его в болотную тварь. Но ведьма вдруг обмякла и вздохнула устало.
— Все вы такие, ищущие, — горько произнесла она. — Бежите, торопитесь… а куда? За счастьем своим? Только не видите, что счастье давно рядом с вами идет. Ну, да будь по-твоему. Не испугаешься ли?
— Не испугаюсь, — ответил Игнат. — Я навь видел. Низость человеческую на себе испытал. С лесным человеком Яг-Мортом сразился. Вот и к тебе пришел.
— Меня-то что бояться, — усмехнулась ведьма. — Живет себе в лесу слепая да одинокая женщина. Кому надо — помогаю советом или делом. Вот и тебе помочь хотела. Да только не слушаешь ты меня.
— Расскажи про воду, — попросил Игнат. — Расскажи, и вечно твоим должником буду.
Ведьма звонко расхохоталась, а потом сказала язвительно:
— Видно, недаром тебя в деревне дурачком называли. Слова в твои уши входят, а в голове не задерживаются. Сказала же: не знаю я про воду, ни про живую, ни про мертвую. Но помогу выведать у того, кто знает.
Игнат вздрогнул. Вернулось ощущение, будто под ним проваливается пол. Показалось даже, что между рассохшимися досками плеснуло огнем преисподней.
— Так правду люди говорят? — спросил он осиплым голосом. — Что ты с чертом знаешься?
— Может, и с чертом, — согласилась ведьма, и губы ее скривились в невеселой усмешке. — Потому и говорю, что опасное ты дело затеял. Еще не поздно отступиться. Бог тебя до этого хранил, сбережет и теперь.
— Только Званку мою он от смерти не уберег, — возразил Игнат. — А я не живу — мучаюсь. Во снах она ко мне приходит. За плечом стоит. Вот и пытку ради нее принял, — он поежился и потер пальцами вновь защипавшие глаза. — А если Бог от нас отвернулся, так куда мне идти еще? Только к черту и остается.
Снова воцарилось молчание. Тишина густела, речным потоком текла между двумя людьми, погрузившимися в собственные мысли. Игнат думал о том, как холодно и страшно лежать в одинокой могиле, силиться встать — и не мочь встать, хотеть любви — но не получить и этого, и не произнести важных и нежных слов, потому что язык давно уже высох в гортани. И только темная, тягучая тоска наваливается на грудь гробовой крышкой, и давит, так давит…
А ведьма… о чем думала она, вперив в пустоту свои незрячие глаза? Может, видела что-то, недоступное взору простого смертного. Может, вспоминала тоже свою любовь, которая обязательно должна случиться в жизни каждого живого существа, будь то человек ли, зверь ли.
— Будь по-твоему, — наконец произнесла ведьма. — Коли нужно
Игнат поежился снова. Было ему немного странно и страшно слышат такие слова. Но все же он попытался отшутиться:
— Что ж, научишь меня, как до пекла добраться?
— Да нет в этом нужды, — вздохнула ведьма. — Выгнали из пекла черта моего. Сам он к тебе пожалует.
— То есть как выгнали? — удивился Игнат. — За провинности какие? Или дела добрые?
Ведьма засмеялась снова.
— Вот этого я тебе сказать не могу. Да и ты у него не спрашивай, коль с ним разговор держать придется. Только все же, надеюсь, сама все выведаю. Мало кто после встречи с ним в живых остается.
От этих слов по спине Игната снова поползли мурашки, но он не подал вида, спросил:
— Когда ждать мне его?
— Со дня на день, должно быть. Думала, что вы раньше уедете, чтобы беды не случилось. Да теперь это тебе не нужно, ты сам беду накликал. Чуешь? — она подняла подрагивающие пальцы. Игнат прислушался тоже, но не услышал ничего. Тишина по-прежнему плотно обволакивала их, будто одеяло. Только за стеной сарая мерно отсчитывала секунды весенняя капель.
— Нынче птицы со своих гнезд снялись, — сказала ведьма. — Скоро лунное затмение грядет. Тогда и жди его.
Потом потянулись долгие, напряженные дни ожидания.
Игнат еще больше замкнулся в себе, стал нервным, оглядывался на каждый шорох. Сны в эти ночи были тревожны и страшны. Снились ему языки подземного пламени, в которых корчились бесформенные тени — грешные души, отрекшиеся от истинной веры и заключившие сделку с нечистым духом. У некоторых из них были знакомые лица дядьки Касьяна и егеря Мирона. Была там и тетка Рада, собственноручно проверившая Марьяну на невинность, чтобы отдать ее в лапы нави. Была там и бабка Стеша… Выгнув горбом старушечью спину, она манила Игната сухим пальцем и бормотала под нос что-то неразборчивое, но от того не менее страшное.
"Что же ты, бабуль? — с горечью думал Игнат. — Хотела ты, видно, как лучше. Да только развязала руки нечестным людям. Открыла дорогу в сытую жизнь для подлецов и трусов. А душу безгрешную на заклание отправила. Вот теперь горишь в геенне огненной за грехи свои. И меня за собой тянешь…"
И просыпался в поту, задыхаясь, чувствуя кожей обжигающее прикосновение лавы. Тогда просыпалась и лежащая на соседней скамье Марьяна, тревожно шептала ему:
— Что ты, Игнаша? Плохо тебе опять?
Игнат молча качал головой и отворачивался к стене, но заснуть больше мог. Так и лежал в полудреме, ворочаясь с боку на бок, слушая, как шумит за стенами тайга, и как скребутся в ларе пронырливые мыши.
Его нервозное состояние передалось и Марьяне. И однажды, возвращаясь с нарубленными чурочками для печи, Игнат услышал, как она разговаривает с ведьмой.
— Я так радовалась, что Игнат поправился, — вполголоса говорила она. — Да только радость была преждевременная. Вижу, что снова начал он чахнуть. А причины не найду. Раны его затянулись, силы окрепли… с чего бы так, не знаешь?