Нежное притяжение за уши
Шрифт:
— С кем? — спросил Иван, потупясь.
— Ну не с тобой же! С Ковровым.
— А-а, — разочарованно протянул он. — Ладно, выдам, только…
— Что? — заранее встала она в позу.
— Давай я тебе и на себя разрешение выдам…
Ну наконец-то! Душа Машуни возликовала и втайне завопила от радости. Но она удержала все эмоции под контролем. Пусть знает!!!
— Не надо, — ответила она, глядя в сторону.
— Почему?
— А я на тебя дуюсь.
— А я же прошу прощения!
— Уже поздно.
— Тогда ничего не дам.
И бессовестный Федорчук пошел к своему преподавательскому
— Как это не дашь?! Ты не имеешь права! У меня есть ордер от юридической консультации! Ты просто обязан!
Иван тяжело смерил ее взглядом.
— Ну посудись со мной! Может, легче станет.
Несколько секунд Машуня воевала со своей гордостью и желанием уткнуться лицом в родную обширную грудь.
— Федорчук!
— Чего?
— Ты дурак!
— Нет, дорогая, ты не права. Я умный, принципиальный и у меня хороший характер.
— И у меня хороший! — чуть не плача, выкрикнула Машуня.
— Тогда мирись со мной немедленно!
Несчастно и разобижено всхлипнув, она кивнула.
— Ла-адно…
— Ну и умница.
Дальше были несвязанные слова, рассказы о том, как плохо жить друг без друга, клятвы больше никогда не ссориться, закрытая изнутри аудитория и использование лаборантской клеенки именно таким образом, на который намекали студенты.
Коврова было безумно жалко: после двух дней нахождения в СИЗО он весь обмяк, посерел и зарос. Купидоновские глаза выражали полное отчаяние и ужас. А уж от директорских замашек и вовсе не осталось ни следа.
При виде Машуни он вскочил из-за стола и вцепился ей в руки.
— Мария Владимировна! Наконец-то!
Сочувствие боролось с острой неприязнью к убийце, способному накинуться на свою жертву из-за угла. Но Машуня решила быть суровой и беспристрастной. У нее был долг: предоставить человеку, кем бы он ни был, квалифицированную юридическую помощь.
Спустив с плеча сумку, Машуня вытащила блокнот и, воззрившись на подзащитного, сказала:
— Все теперь зависит только от вас. Федорчук — следователь толковый и умный, так что рассчитывать на его непрофессионализм не приходится.
— А на что приходится? — с надеждой спросил Ковров, судорожно потирая щеки.
Машуня авторитетно посмотрела ему в глаза.
— Я что-нибудь придумаю. Скорее всего, мы займемся переквалификацией вашего преступления с одной статьи на другую. Пока вам вменяют покушение на убийство. А за это на суде запросто могут вкатить лет десять. — При этих словах Ковров застонал, но Машуня продолжала психологическую атаку: — Наша с вами задача представить дело так, как будто все произошло случайно, и вы вовсе не хотели убивать Колю Соболева.
Губы Коврова задрожали, он весь подался вперед и опять вцепился в Машунины руки.
— Но я ведь вправду вовсе не хотел его убивать! Честное слово! — горячо зашептал он. — Я вам все расскажу как было… Только вытащите меня!
— Рассказывайте! — приказала Машуня.
По заросшему горлу Коврова прокатился комок, и он едва слышно произнес, глядя прямо перед собой:
— В последнее время у меня была не жизнь, а просто дерьмо собачье… Все шло одно к одному… Где-то с месяц назад я очень крупно проигрался в казино. Примерно тысяч на пять долларов. К тому же это были не мои деньги. Представляете?
Машуня кивнула.
— Ну так вот… — продолжил он. — Я наворачивал круги по всему городу, искал, где бы занять, но у меня ничего не выходило. Со станцией — тоже беда. В последнее время развелось множество конкурентов, объем продаж рекламы резко упал. «Пирамида» едва-едва покрывала свои затраты. А с меня уже начали трясти… Я просто не знал, что и делать: повеситься? податься в бега? И тут как раз подвернулся этот случай с Сергеем Дроздом.
До этого момента Машуня слушала жалобы своего клиента чисто по профессиональной необходимости, но стоило ему упомянуть псевдоним Стаса, как она тут же навострила уши.
— Какой случай?! — пожалуй, слишком поспешно переспросила Машуня.
— Как? — растерянно произнес Ковров. — Так вы ничего об этом не знаете?
— О чем?
И тут его понесло…
Стас работал на радио «Пирамида» уже в течение трех лет, но все его функции сводились к увеселению публики: остроумные комментарии на поведение той или иной звезды, пародирование слов известной песенки, треп по телефону со слушателями… А он хотел большего. В своих мечтах Стас представлял себя отважным журналистом, ведущим расследования, вскрывающим социальные язвы, обличающим бюрократов и коррупционеров. Он давно уже обивал пороги в кабинете у Коврова и просил дать ему эфир хотя бы для пробной передачи. Но директор «Пирамиды» сомневался: радиостанция имеет молодежную аудиторию, а ей на политику и экономику плевать с шестого этажа… Да и неизвестно, как почтеннейшая публика отнесется к смене имиджа своего любимца. В общем, Ковров медлил, тянул, но под конец все же сдался.
Стас целых две недели готовился к своей Настоящей Передаче: копался в архивах, расспрашивал людей, брал интервью… Перед эфиром волновался так, как будто ему в первый раз предстояло браться за микрофон. Но все прошло не просто благополучно — грандиозно! Он рассказал о судьбе разоренного приватизацией завода: как благодаря действиям некоторых предприимчивых дельцов сотни людей потеряли работу, а крайне дорогостоящее оборудование уплыло за границу.
По окончании передачи на радиостанцию обрушились множество звонков. Звонили благородные старушки, радующиеся, что наконец-то стали прищучивать «паразитов», звонили разобиженные работники завода, нервные акционеры и просто поклонницы Сергея Дрозда…
Он никак не ожидал такого отклика слушателей. Несколько дней ходил как пьяный от успеха, а потом с удвоенной энергией занялся подготовкой новой передачи.
Но однажды в квартире Коврова раздался звонок от одного очень уважаемого и известного лица в городе. И директору радиостанции в мягких, но настойчивых выражениях посоветовали не затрагивать щекотливые темы. На прощание лицо пожелало Коврову крепкого здоровья и хорошего сна.
Разумеется, на следующий день Стас был оповещен, что в связи с отсутствием финансовых возможностей его передача временно прекращает свое существование. Шорохов бесился, умолял и вообще чуть не плакал. Но начальство было непреклонно: оно больше не хотело, чтобы ему звонили домой известные лица.