Нежное притяжение за уши
Шрифт:
— Но ведь я просто так говорил! И потом… У меня были причины!
— Так поведайте о них!
Поленов смотрел Федорчуку прямо в глаза.
— Что у вас за работа такая: выворачивать людей наизнанку?
Он покосился на объемную папку уголовного дела, куда следователь собирался положить его историю… Вздохнул…
— Ноннка — звонкая баба была, — сказал Поленов мертвым голосом. Сначала у нас с ней все нормально было…
— А потом что произошло? — спросила Федорчук, видя, что подозреваемый как-то сбился с мысли… Бешенство вроде как сошло с него, и теперь он погрузился с себя и затих.
— Потом? Потом мы все гуляли на свадьбе у Стаса… А Нонна… В общем, она сказала, что не хочет больше меня видеть. Я психанул, начал на нее орать, сказал, что все равно ее достану…
— Ну а дальше?
— После того, как застрелили Шорохова? — Поленов кусал пересохшие губы. — Я прислал к ней своих ребят…
— Каких ребят? Бандитов?
— Ну да…
— С какой целью?
— Черт! Она украла мои деньги! Стас передал ей пять штук баксов, выложенных мной для его передачи.
— И ваши «ребята» угрожали ей, требуя, чтобы она вернула их?
— Ну да. Но это ничего не значило! Я просто хотел напугать ее! А потом ее вообще посадили.
Федорчук опустил ручку на сгиб между страницами.
— Интересный у вас способ добиться расположения девушки.
— Да она и отомстила мне за все: подставила по полной программе. Иначе сидел бы я тут… Но Шорохова я не убивал! — вдруг страстно воскликнул Поленов. — Клянусь!
ГЛАВА 9
Старинная настольная лампа с зеленым абажуром освещала недописанное Федорчуком обвинительное заключение. Сам представитель сыска и законности то что-то быстро строчил, то вдруг опускал большие сильные ладони поверх стола и следил за раскачивающимися за окном ветками рябины.
Машуня лежала в постели и смотрела на Федорчука. Он ей безумно нравился. Фиса уютно мурлыкал где-то в головах, тикал будильник… А у ее Ивана были красивые темные глаза и волевой подбородок. Когда он думал, у него нечаянно получалось хмуриться, и от этого он казался старше и серьезней.
— Федорчук! — позвала его Машуня, натягивая на себя простыню до самого подбородка. — А тебе сильно ввалят за то, что я у тебя двух подозреваемых увела? Ведь Ноннку пришлось отпустить, Коврова тоже, можно сказать, просто в угол поставят вместо реального наказания…
Ей хотелось, чтобы Иван ее похвалил и сказал что-нибудь ласковое, и она таким окольным образом наводила его на нужную мысль.
Федорчук повернулся на звук ее голоса и с хрустом потянулся.
— Ты чего не спишь? Времени-то уже — полдвенадцатого!
— А я не хочу спать! — задорно объявила она и села, подоткнув себе под спину подушку. — Нет, ты скажи, у тебя все будет в порядке?
— Ну дадут маленько по шапке… — равнодушно пожал плечами Федорчук. Главное, у тебя появилась возможность развернуть свой талант во всей красе.
Машуня довольно улыбнулась.
— Да уж! Вот если бы Поленов пригласил меня к себе адвокатом, я бы и его у тебя как-нибудь отбила.
— Да ну?! — крайне удивился Федорчук. — С ним-то, пожалуй, все ясно!
— Не знаю… Наверное… Но если бы он меня позвал, я бы все равно нашла выход. Вдруг он говорит правду, и ему действительно подсунули эту винтовку?
На это заявление Федорчук аж капельку рассердился.
— Ну как ее можно было подсунуть?! Прикинь сама: с винтовкой по городу просто так не походишь, в машине ее тоже не провезешь. Первый встречный ДПС-ник остановит!
— Не знаю! — упрямо надула губки Машуня. — Без денег я за Поленова думать отказываюсь! И вообще пиши быстрей свои бумажки и иди ко мне. А то мне без тебя скучно!
Иван широко улыбнулся и вновь склонился над своим заключением. Но работа что-то не клеилась у него, и Машуня сразу поняла это по выражению Федорчуковских бровей.
— Что там у тебя не слава Богу? — спросила она.
Ему не хотелось признаваться в нестыковках, но пришлось.
— Да меня все патрон смущает. Где Поленов мог раздобыть патрон столетней давности да еще такого редкого калибра?
— Так, наверное, там же, где и саму винтовку. Вы уже искали того, кто продал ее Поленову?
— Искали. Только ни фига не нашли. Поленов сам ничего не знает: их свел некий Кузовой, из тех скользских типчиков, что всегда крутятся рядом с богатыми. Но пару месяцев назад он женился на американке и эммигрировал. Сам Поленов помнит только, что то ли имя, то ли кличка у продавца Африканыч. На вид ему лет шестьдесят-семьдесят. Мы проверили и по нашей базе данных, и по братве: никаких Африканычей нигде не значится. А если это имя, ну или отчество, то вообще-то довольно редкое…
В это время откуда-то из-за плинтуса в глубине квартиры раздался чуть надтреснутый голос бабы Нюры:
— Ничего не редкое! У нас, например, так зовут директора музея Великой Октябрьской Социалистической Революции. Там каждую субботу наши партсобрания проходят!
— И что, этот директор может торговать оружием? — живо переспросил Федорчук.
— Господь с тобой! Он очень приличный человек. Коммунист со стажем. Я просто так про него вспомнила… Из-за имени.
Федорчук вопросительно посмотрел на Машуню.
— Проверить этого директора, что ли? На всякий случай, — прошептал он едва слышно, чтобы баба Нюра не подумала, что он хочет напасть на ее любимого партийного деятеля.
— Проверь, — с готовностью согласилась та.
— Так ведь времени нет ни шиша! Надо еще разбираться с твоим любимым Ковровым: завтра его дело передаем прокурору…
— А ты Миндию пошли!
— Хорошо. — Федорчук захлопнул папку. — А, гори оно все синем пламенем! Я человеком быть хочу! А всех Африканычей будем изучать завтра!