Нежность к мертвым
Шрифт:
последним испытанием Иокима. Он преодолевал заразный
воздух и зрелища медвежьей смерти. Тысячи умерших в одно
месте. Естественная смерть, болезни, гангрена, перебитые вы-
стрелами охотников костные спайки. И башня Рапунцель. На-
верное, они приходили умереть, поклонившись ее красоте.
Наверное, так.
Иоким у подножия, черный камень, солнце в зените, осен-
ний воздух, и волосы Рапунцель спущены вниз. Белые, как
смерть. Он раздевается, избавляет
не переломить возлюбленной шею, взбираясь по волосам. Он
обнажен, его волосатая грудь тяжело вздыхает от предвкуше-
ния. Он хватается за волосы, и слышит — как хрустит шея
Рапунцель — там, наверху-наверху. Иоким продолжает подни-
маться. Волосы пахнут мертвой медвежьей шерстью, солнце
садится, в полной осенней темноте, Иоким забирается в башню.
Вот золотом расшитое платье Рапунцель. Вот платиновые
кольца на пальцах. Вот венец с кровавым рубином, вот начало
ее волос — в седом обезображенном черепе. Вот бледное дви-
жение мухи в глазнице. Вот Иоким гладит освежеванные ску-
лы, вот красота — саван печали. Вот он берет руку Рапунцель в
свои руки, и ее рука ломается в его сильной ладони. Вот —
сотни лет историй о ее запредельной красоте — лежат перед
Иокимом скелетом женщины, умершей от старости и ожида-
ния. Старости и ожидания.
Она билась взаперти и ждала любви.
Она испражнялась в углу этой крохотной комнаты и ждала
любви.
Она болела на большой постели и ждала брачной ночи.
Она поседела и ждала любви.
Она умерла в немощи, грязи, запустенье, в одиночестве, в
темноте, отравленной трупным ядом, отравленная ожиданием.
Иоким освобождает ее от тяжести платья, и отрезает воло-
сы. Он крошит ее кости и превращает их в прах, он освобожда-
ет ее — умершую от ожидания — от этого заточения. От собст-
венного тела, от женского отчаяния, от башни, от мифа о кра-
соте, от фантазии о замужестве, от идеалов рыцарства, от часов
судорожной и безумной мастурбации на образ своего гипотети-
ческого спасителя. Иоким впервые встает на путь Полуночной
Охоты — реализации женского желания перманентной смерти.
338
Нежность к мертвым
Он держит на ладони шейные позвонки Рапунцель, а затем
сжимает их в кулаке, превращая в песок. Отламывает череп от
ее черепа — и в песок. Ребра — в песок. И стопы. И кости бед-
ра. Он превращает Рапунцель в седой ветер праха. В быстро-
течность времени, в саван печали, воплощенную красоту.
Так Иоким становится полуночной охотой. И это он рас-
сказывает Лизе, а затем горько целует ее губы. Его мужествен-
ность остановила физическую воплощенность в минуту, когда
он увидел Рапунцель. Как седеют от страха, он — стал импо-
тентом. Вот что он говорит Лизе. И вот что такое Полуночная
Охота. Это — эвтаназия, Лизхен, Лизбет, Елизавета. Этот поце-
луй — последняя смертельная инъекция. Это освобождение
тебя из мира чудовищ и первобытной похоти.
Там, завтра, чудовищ не существует, и наступает рассвет.
Я тебе обещаю, – вот что он говорит.
И она ему верит.
Ласковый Нагльфар
Иоким вносит ее и кладет на стол. Сегодня она выступает
на сцене «Расколотого Льва», а ее ногти — становятся частью
Нагльфара, отмщения мертвых. Их потусторонней нежностью.
Я смотрю в ее погасшее тело, и отдаю последние почести ее
ногтям; даже больше — я отпиливаю ее кисть, любимую кисть
ее правой руки, и она станет носом царственного Нагльфара.
Сегодня я целую ее в последний раз. Забываю, как много
инородных предметов побывало в ее теле. Чувствую, что теперь
она ушла от меня навсегда. Даже больше, чем навсегда. Намно-
го больше.
Лицо Лизы выглядит по-настоящему счастливой.
Я целую линию судьбы ее правой ладони. Вычищаю грязь
из-под ногтей. Клянусь любить ее вечно. Закрываю ее глаза.
339
Илья Данишевский
6. Abschied
Мне нужно поговорить с тобой, он выпил мою душу.
Он выпил, он многое выпил, я все еще не могу —
из нашего аморфного отвращения —
выползти и выкачать весь яд.
Я перестал верить в жизнь. В сам ее факт.
– герр Маннелиг
Завершение их истории, как и ее начало, кажутся абсолют-
но поверхностными. Проходными, мимолетными; при всей этой
внутренней жестокости, история остается несколько шире про-
стой воображаемой любви, она — обезображена последствиями.
Их знакомство свершилось в самом обычном месте; таком, где
они оба могли оказаться и оба оказались — только здесь два
этих типажа могли столкнуться и, конечно, сталкиваются, что
не означает невозможности столкновения на этих квадратах
каких-то других типажей, то есть ничего из ряда вон не проис-
ходит, не звенит колокол, ничего, вообще ничего не происхо-
дит, кроме их знакомства, и это знакомство не обрамлено ни-