Нежность к мертвым

Данишевский Илья

лесное обещание. Обветшалая женщина, как одержимый особ-

няк, как разрушенная статуя, я вернулась домой, и сидела на

кухне с матерью. Я сказала ей, что она ошиблась. Чудовища

существуют. Они в феномене современности — в способности

забывать вчерашний день. Я рассказала ей, что происходит в

большом мире, чем дышит ночной город, сколько стоят те или

иные услуги. Чудовища существуют, мама, и они всегда в пре-

дельной близости

к тебе и твоему внуку. А потом я поднялась

329

Илья Данишевский

к этому чуждому ребенку, очень милому парню, герою-

любовнику будущего, бестелесному обещанию завтрашнего дня,

и гладила его по голове и разглядывала его без всяких эмоций.

Очень красивый мальчик. А мать спросила меня, хочу ли я

взять себе половину праха, то есть исполнить дочерний долг, и

развеять его сама, в особом месте, в каком-то важном для меня

месте. Я не знала, есть ли такое место. Существует ли вообще у

меня — какое-то место. Павел был моей единственной постоян-

ностью, как минимум, моим постоянным любовником и источ-

ником денег. Наверное, он наполнил бы меня водой перед

смертью. Но, конечно, ему не был нужен ни мой сын, ни прах

моего папаши. Он — моя бытовая любовь, моя точка опоры,

наша постель — секундное утверждение реальности. Я сказала,

что хотела бы взять прах, и мы отсыпали часть — не думаю, что

половину — в банку из-под майонеза. Я взяла ровно столько,

сколько вместилось в банку. Не столько, сколько хотелось

взять и не столько, сколько духовно причиталось мне. От отца

мне досталось ни больше, и ни меньше, но ровно сколько влез-

ло.

Я подбиваю Иокима к жалости. Я бы отдалась ему, чтобы

согреться и очередной раз все нарушить. Но он стоически гу-

ляет меня в каком-то одному ему известном удовольствии

прогулки, в парном безделии мы пересекли железнодорожные

пути, и спускаемся по холму к городу, чтобы затем начать

двигаться по его улицам.

…

Первым делом я осматриваю ее ногти. Ногти вдовы ***. Ее

тело лежит на столе, череп укутан марлей, красные отпечатки

на белоснежном хитоне, плащаница. Вторым делом устранение

кутикул. Рука приподнимается вслед за щипцами, потом резко

падает на стол. На кожном покрове останутся гематомы. Затем

я аккуратно вырезаю ногти из ложа, я полирую кровавую ба-

хрому.

Тела, которые попадают в мои руки, избавлены от домога-

тельств похоронных агентств и скорби родственников. Их при-

возят на старую швейную фабрику, чтобы подарить останкам

новое будущее. Иногда — вечность. Чаще — несколько минут в

свете софитов театральных подмостков. Швейная фабрика

всегда удовлетворяла изысканные потребности жителей города.

В древности, в минуты промышленной революции, именно

330

Нежность к мертвым

здесь шили одежду нового режима; после — сектанты судьбо-

носных нитей назначили ткацкий станок объектом своего по-

клонения; сейчас — казематы принадлежат ООО «Расколотый

Лев». Думаю, все дело в краеугольной плоти. То есть — в той

жертве, которая была уложена в котлован гекатомбы во время

строительства. Называют разные цифры и имена, но все же

«Расколотый Лев» любит называть своей покровительницей

святую Агнессу. Заживо сожженная двенадцатилетняя девст-

венница легла в основу ткацкой фабрики, стала ее фундамен-

том. Это оккультное варварство и сейчас чувствуется в серых

застенках «Льва», собственная оккультная история которого —

еще более варварская, чем смерть святой Агнессы. Лиза отка-

зывается понимать катастрофическую глубину этого места,

запущенность духовных процессов этих комнат. Моей работы.

Нагльфар, Великое Строительство, служит неким отторжением,

противопоставлением происходящего во «Льве».

Верхние залы драпированы под викторианские бордели.

Огромные залы производства, вентиляционные системы, блоки

очистки и обожествленный ткацкий станок — все скрылось под

новым временем, под новой тягой к ретроградству — к восста-

новленной и напичканной новыми смыслами викторианской

системе увеселения. Как известно, старинные бордели предла-

гали определенную парадигму мышления и жизненного убран-

ства. Дети, рожденные проститутками, вырастали с точно про-

строенной профориентированностью. Их девственность выстав-

ляли на аукцион — в двенадцать или тринадцать лет — и к

этому у девочек не существовало какого-либо отторжения.

Думаю, коитус был не только приятнее, но и много приличнее

во времена святой Агнессы. Никакие средства массовой ин-

формации и никакие лобби не закладывали в мужские черепа

об эстетических характеристиках женщины. Любой товар мог

найти своего покупателя, обоюдная доступность и здоровая

конкуренция проституток не только разрушала моральные