Нежность к мертвым

Данишевский Илья

ясна бессодержательность слова. Как книгоиздателю, мне это,

конечно, очень ясно. Но сейчас — ваши вязаные лица, инфер-

нальная дама в коляске и ее инфернальный поводырь, сам

судебный зал, сквозь который призрачной процессией стремят-

ся воспоминания — я могу ответить вам о внутренней сути

этого убийства.

Наделенное властью лицо. Отвечайте же!

Убийца. Случается, что какое-то слово видоизменяет дей-

ствительность. Там, семнадцать лет назад

ее слова изменили

316

Нежность к мертвым

действительность — в худшую сторону. И я не смогла с этим

смириться.

Наделенное властью лицо. Что это были за слова?

Убийца. Я не помню. Во мне живут только последствия.

Наделенное властью лицо. Почему через семнадцать лет?

Убийца. У меня нет ответа.

Наделенное властью лицо. Сейчас Вы раскаиваетесь?

Убийца. Нет.

Наделенное властью лицо. У присутствующих еще есть во-

просы?

Слепой мальчик. Мое зрение выжжено ударом отчима, но

подарите мне фотографии ваших жертв.

Тысячи анонимных преступников. Пустые карманы, облез-

лые и грязные тела, мужчины и женщины, братская могила,

стеклянная башня, древо Сфирот, книга Перемен, убитые

мальчики и девочки, газовые камеры, далекий лес.

Джекоб Блём. Они выглядели так, что не заслуживали то-

го, чтобы я их запомнил.

Маргарита Бергштайн. У них были маленькие сердца. Но

иногда у них были большие, и они принуждали меня.

Убийца. Учительница французского. Просто учительница

французского. Учительница французского — это многое расска-

зывает. Узкие джинсики, моложавая, дерзкая, разбитая. Она не

нужна. Она была не нужна. И поэтому ее не стало.

Наделенное властью лицо. Ваше последнее слово!

Тысячи анонимных преступников. Конечно, невиновность!

Парализованная нимфоманка. Еще…

Слепой мальчик. Существование нелегитимно.

Джекоб Блём. Кажется, я отыскал квадратуру круга.

Маргарита Бергштайн. Я хочу любви!

Убийца. Она просто была не нужна, понимаете?

Наделенное властью лицо. Нет.

Он говорит «нет» – всем ожиданиям, всем предложениям.

Вязаный рот говорит «нет», заседание окончено, его продолже-

ние назначено на следующую пятницу. Вот остановлен поток

памяти. Вот мы встаем и прощаемся с убийцей. Вот мы засте-

гиваем пальто, укутываем наши воняющие тела в материю.

Отправляемся по своим делам. Получаем деньги за распро-

странение материалов по делу стерильного убийства учитель-

ницы французского, вот в нас что-то меняется от вновь прив-

317

Илья Данишевский

несенного преступления, от соглядатайства и сотрудничества.

Растворяются дымом парализованная и слепой, вязаные маски

летят на пол. Мы покидаем зал суда. Уже ночь и свет перестал

проникать в окна. Весенняя ночь холодна. Пятничной ночью я

пялю коридор рентабельности уличной шлюхи, мой издатель-

ский портфель забит нетленками и я хочу сжечь его. Только

густое отвращение к человеку и его переживаниям позволяет

мне хорошо выполнять свою работу. Нет, вы не подходите нам,

fuck you and goodbye. Десяток в день и сотня за месяц – от-

вергнутые писатели устраивают плач к небесам. Возможно, они

кончают собой или убивают своих жен, а потом возвращаются,

но нет, вы не подходите нам. Я хочу, чтобы графоманы умира-

ли от передозировки воздуха в межклеточном веществе, то есть

я хочу умереть. Fuck me and goodbye, мое звонкое уединение

вновь уничтожено, я снова заметил существование человечест-

ва, оно выныривает из складок, чтобы громко пернуть или

признаться в любви, оно ковеном кружит вокруг KFC, оно

факается, но никак не хочет проститься. Прости, человечество,

ты не подходишь нам, мы отвергаем твое предложение, твоя

убыточная история – на расстоянии шестнадцати сплетенных

косичкой трупов от нас.

И вот, классическая музыка забивает твою вонь, она не

нужна ни для чего больше. Как валиум, только закрой глаза,

carmina burana в перегонах метро. Авторское кино, как зеркало.

Ничего не нужно ни для чего, мне успокоительно нравится

кольцевая – самозабвенно пялящая собственный зад.

318

Нежность к мертвым

5. Мой ласковый Нагльфар

Расколотый Лев

Мне снится, что Лиза лежит на сцене, деревянной палубе,

снится, что Лиза в красном жакете, и с бутонами красных гор-

тензий на чулках. На фоне погасшей вывески, напротив пусто-

го зала — соблазняет голые сидения — этими бутонами красных

гортензий на чулках. Она уже слегка в теле, уже оплывшая и

утраченная, лежит и водит ножом по внутренней стороне бед-

ра. Я знаю, что в своих снах — Лиза тоже водит ножом по соб-

ственному бедру. Звуки города вплывают в зал; это звук сине-

голового поезда и гул голосов, легкий бриз ночной улицы,

запах похоти, тысячи отпущенных на вольные хлеба пожарных