Нежность к мертвым

Данишевский Илья

empty-line />

Миз М. Мы ведь говорим об орудии пытки?

Франциск. Убийства. Сладкого и долгого убийства. Но не

подумай, Матильда, что в этом есть какая-либо глупая метафо-

ра. Все это — подлинное изложение истории его рождения. Она

должна показать тебе, насколько извращенным и прямолиней-

ным был подход Отца к сотворению своих первенцев. Именно

так все и было: железная дева мясом жертв откормила сына.

Лиза. Но почему Комбре? Я не понимаю.

вала

опасно-красным, туманные глади и вздыбленности спали в его

головокружительной меланхолии; она снимала с него очки — четыре

диоптрии — гладила по лицу, он все еще был просто ее мужчиной,

никакого творчества. Лиловые тени прятались от ее глаз, она могла

позволить себе содержать мужчину, его болезнь — скрытая — будора-

жила ее подниматься на Сьерра-Маэстру, она срывалась вниз, чтобы

вновь начать это плавание. Готовя завтрак, она чувствовала скорый

шторм. Может быть, он спал внутри витрины его интересов — трудно-

сти самоощущения пчелиной матки? восприятие пальцев черно-белым

лицом фортепьяно? чувственные привязанности носок к мужским

ногам? и т.д. — в пещерах, спрятанных воспоминаниях, в огромных

мусорных свалках, внутри клоаки сердца, каналы распустившей вена-

ми повсюду, даже в пальцы, которыми он прижимает к себе Гертруду

— лишь с видимым удовольствием… она ощущала сильные приливы,

она все понимала, она знала название, она слышала имя, старые бума-

ги с шотландскими гербами, его взгляды, когда велосипедист обкручи-

вает дом своим движением, мышцы выгнуты в напряжении и крутят

педали, запахи, латентное движение вслед за этим незнакомцем, а

затем — подавленное темнотой начало — возвращение в комнату Гер-

труды с каким-нибудь нежным словом из книг, которые она читала,он

воровал их с поверхности, ее двухметровый вор, ее кадило, великий

гомофил ее творчества. Она полюбила его, когда Джекоб ушел; это

нормально, женщина всегда любит прошлое, любит время своих юных

песен, любит своего первого пахаря, ее земля — помнит запахи сума-

сшедшего, Джекоб Блём опутал ее воздухом своих легких. Теперь она

любит его сильнее, чем раньше. Но больше всего — за минуту интел-

лектуального восторга, когда рассудок клокочет и пенится, одобряя

эстетику минуты, секунды, вздоха — за то, КАК он ушел от нее, за те

последовательные и идеальные движения разрыва, за те сакральные и

отлитые из вечности пули, за ту ночь — на раскаленной крыше. Каме-

ра отъезжает в стороны, подает зрительницам носовой платок. Время

паузы,

перекура, антракт с плотно набитым плотью кабаком первого

этажа нашего театра. В воздухе — мысли об этой болезни, захватившей

лестницы и подвалы Гертруды. О том, как она протягивала к болез-

373

Илья Данишевский

Франциск. Ты и не должна ничего понимать. Все, что ты

видишь — дурно поставленный сон. Марсель — не создает, но

репрезентирует сны и галлюцинации своих жертв. Ты желала

Комбре, и он дал тебе Комбре. Не думаю, что он имеет какое-

то представление о том, что это и почему ты желала сюда. Он

— это набор мяса с чувственным влечением ко всему детскому,

включая педофилию; все, что несет в себе какое-то отражение

его сиротской судьбы — становится частью Марселя, в бук-

вальном смысле конечно, но ничего иного ему не принадлежит.

Он — это черная туча над средневековым городом, и просто

анатомический парадокс дня сегодняшнего. Убей его, Матиль-

да, время пришло.

Дева Голода. Как?

ням все свои девственные ожидания, о том, как ее тело после извест-

ной эпилоговой ночи рухнуло на шелк постельного белья в новом

качестве, в новой категории, обновленное, изнывающее, изнутри рас-

пираемое то ли любовью, то ли искусством. В этом сумбуре первой

покинутой ночи — она вспоминает, как завоевывала его. Как это легко

— кормить с руки гомофила, как это приятно видеть его старательные

попытки исправиться, помогать этому незрячему находить вход в ее

ясли… и о том, что эта старательность всей силой своего послушания

обращается позже (неизбежно) в ревностное возвращение к своей

природе, силой этого возвращения сокрушает женщину, ненавистью

своего возвращения уничтожая ее стены, ее последние храмы, ее

недавно обретенную римскую империю с абсолютной властью над

бессловесным господином Блёмом; с какой дикой заботливостью он

относится к тем, кто молчанием принимает его недуги, и силой этой

дикости платит потом ударами за молчание; все в этом несправедливо:

разрозненная Гертруда, пытающаяся собрать разрозненного Джекоба,

плачущая от любви, и разрозненный Джекоб, который разрозняет

Гертруду за то, что та переполнилась гордыней и самостью — вздума-

ла, что сумеет его собрать — разрозняет за дерзость; Джекоб, позво-

ляющий себе плакать от настоящей любви, своим плачем повергая

Гертруду в плач… там, на коньке раскаленной крыши. Джекоб всегда