Нежность к ревущему зверю
Шрифт:
– Не паясничай... Я видела тебя в театре. У тебя было такое лицо, будто ты проснулся.
– Спасибо.
– Не на чем.
– Как видишь, ей наплевать на мое лицо... Но мне нехорошо, Лена. Когда мы втемяшились в грозу и Боровский выволакивал машину из геенны огненной, это бог, а не летчик, а я... которого Старик целовал, когда дарил эту игрушку, вон она... я, вместо того чтобы по-настоящему работать... думал о ней... Э, ладно. Гай знает, что ты здесь?
– А если нет?
– Ничего, да?.. Однажды эта девушка сказала мне: "Здравствуйте". В первый раз увидела и - "Здравствуйте"... А я вспомнил твои слова: "Как ты можешь жить один?" - и подумал: "Господи, если бы она полюбила меня!.." Но ничего. Ничего... Говорят, ко всему можно привыкнуть. Но я все-таки подожду ее, а?.. Дня три-четыре. С людьми всякое бывает... Чему ты улыбаешься? Я говорю ерунду?..
– Конечно. В ее возрасте не умеют по-бабьи подличать... Может, обидел ее чем-нибудь?
– Что ты!..
– Тогда все будет хорошо. А сейчас... налей мне чего-нибудь. Есть у тебя?
– О!.. Что скажет Гай?
– Пусть говорит, что хочет. Сегодня у меня есть причина распутничать...
– Господи, что ты говоришь? Какая причина?
– Твой день рождения, балбес!
– Леночка!..
Вытаскивая початую бутылку коньяка из буфета, он уронил стопку фарфоровой посуды. Жена Гая захлопала в ладоши.
– К счастью!.. Держи. Это тебе от нас, - она вытащила из сумочки и положила ему на ладонь золотые запонки.
– Дай я тебя поцелую.
– Тоже от вас?
– Нет, от меня... Ну, расти большой и не будь лапшой.
– Спасибо, Лена. Я и в самом деле балбес. Обо всем забыл.
...Стоя у окна и глядя на затихающую улицу, Лютров вспоминал день годовщины гибели экипажа "семерки".
– Когда-то, за прорву веков до нашего времени, - говорил Гай, - в какое-то мгновение оставленной позади бездны времени родилась у человека страсть созидать. И что-то вышло из его рук первым - сосуд, игла, сеть, наконечник копья... Может быть, что-то еще, но они были, эти первые шаги... И вот теперь говорят: как далеко пойдет человек? Он уже прошел путь от наконечника копья к острию ядерной головки ракеты, от мечты уподобиться птице к оглушительно ревущему крылатому гиганту? Не слепы ли мы в безоглядной нежности своей к ревущему зверю? Убережет ли он человека?.. Но мы хотим быть сильными как раз для того, чтобы сохранить жизнь на этой теплой сиротливой планете, и мы должны работать...
"Ты прав, Гай. Оставим девиц с их благоухающей кожей и несказанно прекрасными лицами. Путь их... Все было позади - и хорошее и дурное... Тебя может забыть любимая женщина, но ты до конца дней останешься в памяти тех, кто разделил с тобой время полета, кто отдал ему все, что может отдать человек... Это навсегда с тобой, и те, кому потом предстоит жить на земле, не упрекнут нас в праздности.
Но... в чем ты можешь упрекнуть ее? Разве она была неискренна? Человек должен уйти, если не может любить... Когда самолеты не могут больше летать, их буксируют на дальнюю стоянку и забывают о них. Крылья теряют серебряный блеск, становятся свинцово-серыми, чехлы выжигает солнце, треплет дождь, мороз...
Но смогу ли я забыть тебя, Валера? Разве можно тебя забыть? Где ты?.."
Полетов на базе не было. Тучи жались к земле, аэродром не успевали очищать от снега. Еще затемно снегоуборочные машины принимались теснить и отбрасывать сугробы с бетонных полос. По пока их караван добирался до конца поля, снег успевал укрыть расчищенное пространство, и все повторялось.
Бездеятельность усугубляла состояние Лютрова, не позволяла хоть на малое время освободиться от угнездившегося в нем чувства обиды... "Как же так?
– то и дело думалось ему.
– Ведь она все позволила?.. Как же он может теперь не видеть и не слышать ее?.."
От нечего делать летчики день за днем толпились в комнате отдыха. Молча дымили над шахматами, лениво спорили, о чем придется, а во второй половине дня, когда давали отбой на полеты, все разъезжались.
В один из таких дней перед разъездом к Лютрову подошел Долотов.
– Леша, у тебя какая работа?
– Куда пошлют.
– Мне, понимаешь, уехать нужно на пару недель, - Долотов отвел глаза в сторону.
– А тут Данилов уперся - надо программу кончать, в КБ эти полеты ждут... Вот-вот, говорит, погода будет. Жди... Смотри, как обложило.
– Что за полеты?
– Простые. Два на высотное оборудование - аварийное снижение, и два на малых скоростях для проверки работы закрылков. Небольшая модернизация... Слетай за меня, а? Может, погоды и не будет, я успею вернуться.
– Иди, скажи Данилову.
– Ага, я сейчас.
Долотов убежал, но тут же вернулся, нахмуренный, с побелевшими скулами.
– Не пускает?
– "Извините, не могу..." Имею я права на отпуск или нет?..
– Имеешь. Только не дури... Подожди меня здесь.
– Просить пойдешь?
– Разговаривать. Не уходи.
Данилов стоял перед отсиненными на больших листах чертежами гидравлических схем и по-стариковски водил по ним красным карандашом, прослеживая работу цепей.
– Алексей Сергеевич?.. Вы насчет замены Долотова? Угадал? Я ничего не имею против, поверьте... Но мне звонит какая-то дама от имени его супруги... Эти кляузы, увольте!..
– Петр Самсонович, я случайно узнал, что Долотов... Только не выдавайте меня... Он каждый год в эту пору ездит на могилу матери. И поскольку не хочет говорить об этом, вы понимаете...
– Боже мой, а я-то, старый дурак, вообразил... И эта дама. Фу, мерзость какая... Какие-то намеки... Послушайте, а почему он своей супруге ничего не хочет рассказать? Она не стала бы беспокоиться...
– Ну, откуда мне знать... Гай говорил, что живут они дружно. Попробуй тут понять.
– Н-да, ничего не поделаешь... Зовите его ко мне.
– Только вы ничего не знаете.
– Можете не повторять... Не путайте меня с Юзефовичем, хоть я и занял должность начальника комплекса.
Долотов стоял у окна и резко обернулся, вглядываясь в лицо вошедшего Лютрова.
– Шагай к Данилову.
– Ну?
– Иди, тебе говорят. Я подожду.
Вернулся он через пять минут. Узкое лицо Долотова выражало недоумение.
– Чем ты улестил его?.. Вот фокус. Данилова не узнать. И вообще, Лешка, за что тебя мужики любят, а? За рост, что ли? Так это вроде бабье дело - рост. Даже Извольский тебе не завидует. Спасибо, Леша. Надо будет шумни, я в долгу не останусь.
– Не хочешь одалживаться?