Нежный защитник
Шрифт:
— Ты бы лучше сказала что-нибудь, — прошептал он.
— Я этого хочу, — звонко произнесла она, готовая объявить об этом на весь свет. — Ты понятия не имеешь, как я этого хочу!
— Имею, и еще какое! — возразил он, и Имоджин снова рассмеялась.
— Но все-таки ты очень большой, — заметила она, легко опускаясь вниз. — Разве все мужчины?.. Ох! — Она застыла.
— Ты сама должна это сделать, Имоджин.
Ей было больно. Действительно больно. Она чувствовала, как натянулся барьер, не пускавший его дальше.
Она немного нажала, но боль увеличилась, и она снова остановилась.
— Я не знаю… — растерянно пролепетала она. — Я надеялась, что все будет по-другому…
Он притянул ее к себе и ласково поцеловал.
— Хочешь, чтобы это сделал я?
— Нет. — Она решила, что пусть это будет еще одной проверкой на взрослость. — Я сделаю это сама, но ты зажми мне рот. Боюсь, я опять буду кричать.
— А ты укуси меня, — предложил он, положив пальцы ей в рот.
Имоджин легонько сжала зубами его пальцы и чуть-чуть приподнялась, чтобы вновь опуститься. Боль нарастала, но она не останавливалась. Боль стала острой, но она продолжала опускаться, хотя по щекам ее текли слезы. Она нажимала и нажимала, хотя в какой-то момент боль стала слишком сильной. Но вдруг после острой мучительной вспышки боль прошла, оставив после себя лишь легкое жжение.
Она почувствовала во рту кровь и поняла, что чуть не откусила ему пальцы. Она быстро отстранилась. Он пососал кровь и торжественно произнес:
— Вот, сейчас мне было так же больно, как и тебе. У тебя самое тугое лоно в мире. Ничего удивительного, что ты так боялась.
Имоджин сидела на нем верхом, чувствуя его в себе, но еще не оправившись от боли и страха. Но постепенно на смену этим чувствам пришли торжество и гордость. Она не остановилась на полпути, она справилась, и оказалось, что ей намного легче находиться сверху, чем внизу. Окажись она внизу — наверняка дело кончилось бы истерикой и упреками.
— Разве у всех остальных это не так?
— Не знаю. Тебе очень плохо? — Его голос звучал слишком ровно, и она поняла, как нелегко ему просто лежать под ней, не шевелясь. Прошлая ночь, когда Имоджин изведала наслаждение, избавленное от боли, научила ее многому.
— Я отлично себя чувствую, — отважно соврала она, пытаясь приподняться, чтобы хоть немного уменьшить жжение, оставшееся где-то внутри. — Что дальше?
Он приподнялся и сел, прислонившись спиной к стене пещеры, а ее ноги завел к себе за спину. Ей стало немного легче.
Он снова стал ласкать ей грудь, и целовать ее, и одновременно двигать бедрами. Она чувствовала, как тело его дрожит от напряжения, и готова была умолять его не сдерживаться, выпустить на свободу свою страсть, пока она не взорвала его изнутри.
И все же она боялась. Боялась новой боли.
По ее щекам опять потекли слезы.
— Что с тобой? — удивился Фицроджер, погладив ее по лицу. — Нам в любом случае лучше снова заговорить!
— У меня никогда не получится так, как надо, да?
— У тебя все получается просто чудесно, но нам еще предстоит довести дело до конца. Постарайся двигаться вместе со мной, сердце мое!
Она не понимала, о чем он просит, но Фицроджер показал ей, что нужно делать. Сначала она напряглась еще больше, но вскоре жжение прошло совсем, и она сообразила, что от нее требуется.
Она стала отвечать на его рывки, стараясь не обращать внимание на страх, потому что любила его и хотела воспользоваться последней возможностью принадлежать ему и душой, и телом. Кто знает, доживут ли они до утра?
Он зажмурился и откинул голову, но его рука снова оказалась у нее между ног, и Имоджин стиснула его что было сил.
— Христовы раны! — выдохнул он и вошел в нее еще глубже.
Он схватил ее за плечи и рванулся снова что было сил.
Его глаза широко распахнулись и поглотили ее, утянув в свои зеленые глубины. Она почувствовала, как где-то внутри излилась горячая струя его семени, и задохнулась, кусая пальцы, чтобы не закричать.
Затем он затих, и она опустила голову ему на плечо. Она знала, что он имел в виду прошлой ночью. Она не получила удовлетворения, но наслаждалась тем, что дарила наслаждение ему.
Он вышел из нее и уложил ее на землю. Его губы заглушили ее крики, а руки снова заставили испытать вспышку безумного экстаза. Она билась в судорогах — гораздо более сильных, чем в прошлый раз, — и теперь напоминала женщину, потерявшую над собой контроль. А потом она лежала в его объятиях, обессиленная, дрожащая, не верящая в свое счастье.
— Эй, вы там! Я же велел вам не молчать!
— Ох, да заткнись ты! — взорвалась Имоджин. — Я завизжу, если он попытается меня убить, доволен?
— Ну и нахальная баба! — проворчал часовой, но оставил их в покое.
Фицроджер скорчился возле нее в приступе беззвучного хохота. Она накинулась на него с кулаками:
— Что тут смешного?
— В данный момент — все. — Он обнял ее с такой нежностью, о какой она не смела и мечтать. — По крайней мере теперь я умру счастливым.
— Лучше нам этого не делать. — Она резко высвободилась из его объятий. — Что-то мне кажется, будто ты совсем расклеился, Фицроджер!