Незнакомцы на мосту
Шрифт:
Жена Хэйханена, Анна, женщина лет тридцати пяти, не говорила по-английски и, возможно, поэтому терпела такое обращение и не просила помощи у соседей или у полиции. Но 24 мая 1956 г. она, очевидно, решила, что с нее хватит. В половине девятого утра кто-то позвонил в полицию, и дежурный по шестому участку сигнализировал патрульным, что требуется оказать помощь человеку, пострадавшему от несчастного случая в доме № 806 по Берген-стрит. Сержант Ге-варни и патрульный Кюэл провели расследование и в своем официальном рапорте сообщили: «Юджин Маки, тридцати шести лет, упаковывая что-то, нечаянно порезал себе правую ногу, и из раны пошла
Сержант Геварни сообщил нашему детективу, что, когда он приехал к Хэйханену, или Маки, тот лежал на кровати и его нога была кое-как забинтована. У него был глубокий порез, на который потом пришлось наложить три шва. По словам полицейского, у двери в квартиру Хэйханена темнела лужа крови. Пятна крови были видны по всей квартире, и даже стены кое-где тоже были обрызганы кровью. Он вспомнил, что, после того как Хэйханена отправили на машине «скооой помощи» в поликлинику, его жена осталась дома.
Полицейский поверил Хэйханену, утверждавшему, что он что-то упаковывал, пользуясь нежом, которым случайно и ранил себя. Полицейские не поинтересовались, что именно он упаковывал и куда собирался. Они припомнили, что в квартире находилось несколько ящиков с фотооборудованием.
Однако соседи Хэйханена полагали, что они лучше осведомлены. Кроме того, у них возникали и другие вопросы. «Чем он занимается? — спрашивали они друг у друга. — Почему у него всегда замазаны окна? Для чего ему нужна большая служебная собака?»
Молодая женщина, работающая в химчистке, утверждала, что Хэйханен, перед тем как снять квартиру, говорил о своем намерении открыть фотостудию. Однако переехав сюда, Хэйханен со своей несчастной женой стал жить как затворник.
Соседи обратили внимание и на тот факт, что машина Хэйханена то несколько дней стояла на улице, а то по нескольку недель ее не было видно».
Остальная часть доклада нашего детектива состояла из отрывистых сведений, которые обычно стараются собрать все сыщики для характеристики человека с целью определения его положения в обществе и с тем, чтобы дать описание его образа жизни.
Если судить по содержанию доклада, то казалось невероятным, чтобы подобный человек мог быть подполковником советской внешней разведки, осуществлявшим важную нелегальную работу. Ведь его профессия требовала соблюдения величайшей осторожности, а он, казалось, делал все возможное, чтобы привлечь к себе повышенное внимание. Неудивительно, подумал я, что Абель недоумевал по поводу выбора его помощника.
Вторник, 1 октября
Утром мы с Абелем провели вместе целых два часа. На встречу со мной он пришел с написанными на трех страницах юридическими доводами, подготовленными его «тюремными адвокатами». Как выяснилось, это и были те «новые важные вопросы», о которых он упоминал во время нашего разговора по телефону. Некоторые правовые положения подкреплялись точными ссылками на авторитеты в области юриспруденции. Так, например, в этом документе говорилось: «Может ли обвинение в двух различных преступлениях: 1) сбор и получение и 2) передача и получение — базироваться на одних и тех же действиях, подтверждаемых свидетельскими показаниями? (См. дело Питерсона в окружном апелляционном суде Аляски, 297 Ф 1002.) Нельзя обвинять в двух различных преступлениях, если
— И откуда только вы все это получили? — спросил я. — Кто вам дал эти правовые аргументы?
— Заключенные, — ответил Абель. — Заключенные, отбывающие наказание в особо строгих условиях. Я же рассказывал вам, что получаю информацию «из первоисточников».
Я внимательно прочитал эти заметки и несколько минут обдумывал изложенные в них аргументы. Полковник, наверное, надеялся, что если я, полагаясь на эти заметки, обращусь в суд с ходатайством об освобождении его под залог, то он сегодня же сможет выйти из тюрьмы.
Призвав на помощь весь свой такт, не торопясь, я начал объяснять ему, что все эти аргументы, конечно, вполне заслуживают внимания и защита уже рассматривала каждый из них. После этого я сообщил, почему мы решили не использовать их.
Предложение: выступить с ходатайством, вынуждающим обвинение точно определить, по какому — первому или второму — пункту обвинительного акта оно будет добиваться обвинительного приговора, поскольку обвинения по обоим этим пунктам вытекают из одних и тех же действий.
Возражение: мы полагаем, что после нашего выступления с таким ходатайством обвинение остановится на первом пункте, из которого следует смертный приговор. Мы надеемся, что, если представленные обвинением по этому пункту доказательства окажутся слабыми, мы сможем просить присяжных об оправдании по первому пункту. По пункту второму максимальным наказанием может быть десятилетнее тюремное заключение. В сущности говоря, мы надеемся, что присяжные сами сделают выбор и этот выбор будет правильным. Это будет лучше, чем если мы заранее откажемся дать возможность присяжным сделать такой выбор.
Точно так же я проанализировал и остальные десять пунктов, причем каждый из них в документе подкреплялся ссылками на юридические авторитеты. Абель, как всегда, слушал внимательно и терпеливо. Когда я закончил, Абель сказал, что соглашается с нашим мнением, которому, как он это неоднократно заявлял, полностью доверяет г; которое считает единственно правильным.
Я рассказал Абелю о нашей встрече в прошлую субботу с Хэйханеном. Он наклонился вперед и, слушая, приложил к правому уху сложенную «лодочкой» ладонь. Это была его излюбленная поза, когда он слушал. Мне Абель никогда не жаловался на свой слух, но кое-кто высказывал предположение, что он слышит не совсем хорошо. Однако это никак не отражалось на его способности быстро и взвешенно отвечать, при условии, конечно, если он хотел этого.
Когда я описал ему, как Хэйханен волновался и пытался скрыть, что у него трясутся руки, Абель заметил:
— Это от пьянства. Он пьет — и еще больше трусит. Все трусы пьют, чтобы избавиться от страха.
Я показал ему свой набросок лица Хэйханена, и он сперва кивнул, а потом посоветовал нарисовать глаза поближе друг к другу.
По словам Абеля, он занимал в отношении Хэйханена выжидательную позицию, полагая, что этот совершенно не подходящий ддя подобной работы человек в скором времени будет отозван или же что его полнейшая непригодность — часть более хитроумного замысла советской разведки, имеющего целью подставить Хэйханена ФБР в качестве двойного агента. Абель так верил в Советский Союз и в его разведывательную службу, что не допускал мысли о возможности посылки ему КГБ столь ненадежного и некомпетентного работника.