Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945
Шрифт:
Но этого не случилось. Бой на этом холме длился неделю без какого-либо определенного результата, пока не установилось равновесие сил, и нам, таким образом, удалось сохранить наши позиции в Кассино. Там, как и везде, яростная атака противника захлебнулась благодаря стойкости и отчаянной смелости парашютистов. И ни в коей мере не умалит их заслуг, если я дополню картину одним или двумя своего рода удачными моментами, которые на войне всегда помогают храбрым.
Несмотря на то что сброшенные на город бомбы унесли множество жизней и разрушили массу оборонительных сооружений, они и облегчили задачу оборонявшихся. Атаки пехоты союзников ясно показали, что они заблуждались, думая, что их танки смогут действовать в городе. Бомбы образовали воронки на такой громадной площади, что танки могли двигаться лишь по узким проходам и только после
Артиллерии противника не удавалось поставить сплошной заградительный огонь впереди наступающей пехоты, которая продвигалась слишком медленно. Основные силы артиллерии размещались в долине восточнее Кассино, а не севернее, откуда началась атака пехоты. Многие критики из лагеря нашего тогдашнего противника утверждают, что в то время союзники не очень-то страдали от огня немецкой артиллерии. Но это характерно для всех уличных боев и боевых действий в городах. Мы, тем не менее, не сомневались, что наша артиллерия, состоявшая из множества батарей, сосредоточенных в корпусе под единым командованием, внесла значительный вклад в успех обороны.
На мой взгляд, высокоэффективным средством оказалась батарея, обеспечивавшая дымовую завесу, которой командовал подполковник Андрэ. Благодаря ее четко направляемому беглому огню и деморализующему эффекту мы пресекли первоначальные усилия противника по сосредоточению своей пехоты и танков и помогли нашей пехоте во многих, казалось бы, безнадежных ситуациях.
Из источников, предоставленных ныне нашим бывшим противником, стало ясно, что его тактические ошибки облегчили нашу задачу. Это были ошибки, которых мы в других обстоятельствах научились избегать, – благодаря опыту, полученному в Сталинграде. Медленное развитие первой пехотной атаки объяснялось нежеланием вводить в бой резервы именно там, где эта атака нуждалась в поддержке. В первые два дня у противника не было в городе ни одного штаба батальона. Это шло вразрез с нашими принципами. У нас, если того требовала обстановка, батальонный командир обычно находился на передовой и иногда выскакивал из блиндажа с ручной гранатой, как командир боевого дозора. Поэтому от него можно было ожидать точных рапортов об обстановке и принятия самостоятельных решений. В конце концов, в самый разгар сражения силы любого из наших батальонов не превышали сотни человек, причем многие из них стояли у противотанковых орудий и минометов.
Как всегда бывает в ближнем бою, физическое соседство с противником рождало товарищеские отношения между солдатами на передовой, особенно когда неизбежно приходилось эвакуировать раненых. Частенько заключалось локальное перемирие, чтобы обе стороны смогли вынести раненых. Я сам нередко сталкивался с этим во время войны в горах. Иногда парашютисты позволяли раненым беспрепятственно проходить без всяких предварительных соглашений. На тех участках, где не было другого способа, раненых выносили в дневное время под защитой Красного Креста. Обычно парламентеры устанавливали лимит времени на их эвакуацию. Когда в конце сражения противник вынужден был выводить свои силы с выступа, образованного холмом Палача, он оставлял своих раненых на холме, так как иначе его войска не смогли бы прорваться сквозь германские боевые порядки. Однако легкораненые пошли за ними и, поддерживая друг друга, прошли через наши позиции. Командовавший там немецкий офицер дал понять, что он не возражает. Процитируем Фрэда Мейджделани:
«Санитары с обеих сторон имели обыкновение бродить где угодно, в молчаливом согласии, что в их добровольном милосердии заключалось, наверное, самое ироническое свидетельство того безумия, которое сделало это необходимым».
Я присоединяюсь к этим впечатлениям
19 марта, всего через четыре дня после бомбардировки и начала наступления, генерал Фрейберг вынужден был планировать ввод в бой резервов, которые он собирался использовать для преследования противника после прорыва.
На следующий день Черчилль попросил объяснения у генерала Александера, почему тот наступает на Кассино на участке шириной всего две или три мили, где против немецкой клещеобразной оборонительной системы уже задействовано пять-шесть дивизий, и почему он не предпринял никаких маневров с фланга. Александер изо всех сил старался разъяснить особенности этого сражения премьер-министру.
Однако в тот же день Александер вызвал командующих армиями и генерала Фрейберга, чтобы выяснить, что лучше: продолжить наступление в последующие дни и захватить аббатство или прервать его и постараться удержать важные объекты в интересах последующих операций. Военный совет высказался за то, чтобы остановить наступление. В Кассино союзники все еще удерживали Дворцовый холм и северо-западный сектор города, а также ботанический сад в центре города и железнодорожный вокзал с примыкающим к нему холмом. Выступающий с холма Палача опорный пункт юго-восточнее аббатства (высота 435) был оставлен с большими трудностями.
СРАЖЕНИЕ У КАССИНО В РЕТРОСПЕКТИВЕ
Внимание всего мира было привлечено к Итальянскому театру войны по причине упорного сопротивления немцев у Кассино, ибо там союзникам понадобилось целых три месяца, чтобы продвинуться на пятнадцать километров. Затем последовало такое же упорное сопротивление в самом Кассино, куда союзники пытались прорваться еще три месяца. Кроме того, на тот момент это была единственная точка приложения союзнических сил в Европе. Немцы в полной мере использовали свой успех в пропагандистских целях, чтобы поддержать ничем не оправданный оптимизм в своем народе. Трудности, с которыми столкнулись союзники, привели их к ошибочным выводам. Для меня же, несмотря на все наши успехи в обороне, было слишком ясно, в чем главная слабость командования стран «Оси».
Наша истинная слабость заключалась в нехватке средств ведения разведки. Фактически все главные наступления противника оказывались для нас полной неожиданностью. Хотя мы по-прежнему имели хорошую разведывательную службу в структуре Генерального штаба, мы не могли уже использовать обычные средства. Люфтваффе настолько сократились, что едва ли могли подниматься в воздух для ежедневной рекогносцировки. Пленные попадались редко. Агенты могли проникнуть за линию фронта морским путем, но им, вероятно, платили за работу с обеих сторон, и они, разумеется, ничего не знали о подготовке к наступлению. Чтобы получать предупреждения о таких приготовлениях, нужно иметь очень разветвленную агентурную сеть, которой мы не обладали.
Господство противника в воздухе имело далеко идущие последствия. У них была длительная и бесперебойная служба наведения артиллерийского огня в тылу немецких позиций, и наши истребители не могли этому помешать. С помощью наблюдателей, находившихся в самолетах союзников, можно было направлять огонь на нужный участок фронта. Это преимущество оказалось неэффективным лишь потому, что наступление союзников развивалось слишком медленно, и по ночам у нас всегда было время, чтобы подтянуть силы, необходимые для контрударов.
Однако все это не закрывало мне глаза на то, что наш успех носил лишь временный характер. Если бы противник перешел к маневренной войне, то ночной переброски резервов нам уже бы не хватало. Это пришлось бы делать в дневное время непосредственно на поле боя, потому что противнику тоже приходилось перемещаться днем. Только при паритете в воздухе можно было ограничить дневные передвижения и таким образом восстановить паритет в ведении боевых действий.
За шесть месяцев боев у Кассино я добился стабильной обороны тем, что постоянно заботился о моральном состоянии войск, установил порядок замены, держал под личным контролем все боевые действия на нашем участке фронта, тщательно исследовал местность и все время менял группировки войск и узлы сопротивления в соответствии с изменениями обстановки. Не будет пустым хвастовством, если я скажу, что в сумме своей подобные действия и составляют то, что принято называть командным искусством.