Ни живые, ни мёртвые

Рофф Дайана

— Но если у меня всё время есть ты, зачем мне тогда это? — прикинулась я глупой, а точнее... полной несбывшихся мечт.

— А если меня не будет? — на миг голос Алестера дрогнул. — Ты же тогда совсем потеряешься, загнёшься...

— Ну и пусть , — я сжала его пальцы, чтобы всем естеством ощутить его близость .

— И люди

к тебе так и будут плохо относиться, — совсем по-простому решил объяснить мне парень. — А ты от этого так и будешь страдать и страдать ... Люди не любят плохих , даже если сами творят зло. Ведь бессознательно всё же хотят себе и другим добра. Но из-за зависти и злобы не способны выражать это желание искренне, без страха подставы и сожаления...

Драка. Порванная одежда. Косые взгляды на первые попытки что-то сшить. Унижения, стыд, одиночество... Всюду меня окружал мрак, и нигде я не видела из него выхода. И тем более в себе.

— Я хочу... хочу добра.

— Обещай мне, милая моя птичка, — Алестер взял моё лицо в руки и заглянул в глаза. — Обещай, что станешь добрее .

— Обещаю .

— Если ты считаешь себя невидимой, то тебя выдают духи.

Жёсткий голос Инграма выдернул меня из неприятных, но в то же время тёплых воспоминаний. Реальность обрушилась на меня темнотой, пыльными вещами и тонкой полоской света, в которой виднелась кудрявая матушка парня. Ещё до конца не придя в себя после прошлого, я впихнула фотографию в свою сумку и с трудом вылезла из шкафа.

— Они могли остаться ещё после вчерашнего дня, — я быстро нашла в себе силы для дерзкого ответа.

Инграм сидел в кресле возле окна и не отрывался от любимых дел: чтения книг и курения. Дымящийся бычок источал запах табака и кофе из пепельницы, стоящей прямо на подоконнике. В камине слабо горели поленья и какие-то бумаги, тепло и приятный свет заставляли по-новому ощутить это странное место: уют всё так и не появился, но хотя бы ушло ощущение холода и потусторонних взглядов...

— Вчера были другие, а сегодня... — увидев меня, Инграм не скрыл ехидной ухмылки и вздохнул полной грудью, — роза с нотой лотоса?

— Нравится?

— Что ты здесь делаешь? — Инграм оставил мой вопрос без ответа.

Я кинула взгляд на полки с книгами, а затем на письменный стол — вроде всё на месте, ничего не говорило о том, что я везде лазала. С другой стороны, Инграм явно не дурак и догадался, что я здесь искала,

раз ещё и застал меня в шкафу. И только перед ним, этим морально грязным человеком, я больше всего позорилась: то вопросы задавала, то пугалась, то выдывала себя с головой. Всё никак не получалось обхитрить, на полную вступить в свою игру.

Постоянно что-то мешало, Гуй побери.

— А где ты потерял своего дружка? — я чуть присела на письменный стол и, поставив сумку на край, тоже закурила.

— Пса я усыпил ещё в детстве.

Даже не удивлена, хотя фраза звучала весьма зловеще.

— А родители?

— Они спят и без моей помощи, — перевернув страницу, обронил Инграм, оставив ещё один бычок тлеть на подоконнике.

— Ты сирота? — почему-то именно этот вопрос пришёл мне на ум.

— Если ты такая, то не стоит всех подозревать в этом, — собеседник кинул на меня резкий взгляд, чёрные глаза блеснули сквозь сигаретный дым.

Откуда он узнал?..

— Но ведь Рэбэнус сирота, — вспомнила я нашла разговор в усыпальнице.

— У него была мать.

— Приёмная, — предположила я, на что Инграм мне слабо кивнул. — Как её звали?

— Ивет, — Инграм отложил книгу из-за невозможности сосредоточиться. И, пожалуй, вызванного мной раздражения. — Лучше бы почитала историю, а не приставала ко мне.

— Лучше бы нашёл себе хобби, — в тон ему ответила я, последний раз затягиваясь и туша сигарету о переполненную пепельницу.

— У меня оно уже есть, — Инграм встал, отчего его чёрная толстовка повисла на нём как на вешалке.

— Нести чушь не хобби.

— Доставать меня тоже не хобби.

Шаг ко мне.

— Слушай, у меня к тебе серьёзный разговор.

— Какой?

Ещё шаг.

— Раз ты такой остроумный, тебе во лбу не колет?

Его взгляд — кровавый, налитый свинцом и презрением, сжигающий адким пламенем всё на своём пути. Пепелище чужих судеб, раздробленные кости, бессонные ночи — вот какова тропа этого тёмного ворона, губителя жизни. От неё оставалась лишь выжженная аспидская метка, изломы вселенной, осязаемая пустота.

Тьма.

Инграм Касс — её бог и покровитель.

— Лучше бы ты молчала, птенчик, — разочарованно выдохнул он.

— Лучше бы ты не приставал ко мне, — держала я планку как можно выше, хотя и понимала, что ситуация принимала весьма плохой оборот.

И ещё шаг.

Инграм остановился в опасной близости по отношению ко мне.

Он смотрел на меня с такой нездоровой жадностью, что у меня ноги подкашивались. Наши взгляды встретились, и я почувствовала, как кровь начинала стучать в висках, а сердце болезненно сжималось, вспоминая всё плохое, пережитое. Казалось, что весь мир вокруг нас вот-вот рассыплется на маленькие кусочки, превратится в осколки и вонзится мне в кожу с такой болью, что всю оставшуюся жизнь я буду заливаться хриплым криком и мольбами о помощи.

А я буду плакать и кричать...

Инграм схватил меня за волосы, больно прижав к столу, и присосался губами к шее. В таких ситуациях я тут же дала бы коленкой в пах, но тут — застыла, испугалась, поддалась. Я не могла оттолкнуть парня — и не хотела — пока он оставлял на моей шее один засос за другим, медленно приближаясь к плечу. Его движения были рваными, непредсказуемыми — то схватит, то прижмёт, то остановиться в томительном ожидании. Инграм полностью мной контролировал — а я даже не пыталась спастись.