Ничего странного
Шрифт:
На страничку заходили и Ирины родители, успевшие уже прочесть в её сетевом дневнике, сколько у их двадцатилетней дочери было мужчин и какие «вещества» она пробовала. Но это тоже не имело для них никакого значения. Теперь всё вообще стало иначе. Теперь Ира заболела. Обычно, когда говорят «заболела» – подразумевают, что нужно пить лекарства, делать уколы, процедуры, а потом обязательно всё будет хорошо. Лекарства, уколы – это было. Не было только надежды на «хорошо». Все, включая Иру, знали об этом.
Ирина болезнь не была связана с её когда-то беспечным, и не самым правильным образом жизни. Если, конечно, не думать о возможности наказания свыше – ну, какое может быть дело Солнцу до безобидной юной богемщицы. Солнце мыслит масштабами смываемых за один присест побережий. Врачи лишь разводили руками и твердили о предрасположенности –
Медицина тщетно пыталась приостановить неизбежное в надежде на чудо. Две тяжелые операции, терапия – всё это дало лишь временный эффект. Оставалась надежда на две вещи – на внезапный прорыв в медицине и на то, что молодой организм сам преодолеет жуткий недуг. И то, и другое, по сути, было равносильно чуду. Ира угасала. «Если бы вы обратились хотя бы полгода назад…» – твердили врачи.
С тех пор дом Голубевых замер. Родители как могли пытались делать вид, что ничего не происходит, но от этого делалось ещё страшнее. Ира постепенно перестала вставать, а все попытки её разговорить заканчивались маловразумительным потоком сознания, который с легкостью генерировала озлобленная психика девушки. Конечно же, она не была безумна и вполне могла бы общаться по-человечески, если бы захотела. Просто ей казались теперь совершенно бессмысленными все эти бесконечные обсуждения мира людей и предметов. Ирочкина мать, Ольга Васильевна, полная домохозяйка с многолетним стажем, не выдерживала, убегая на кухню, набирала телефон вечно пропадавшего на работе мужа и шептала сквозь слезы в трубку: «Саша, ну ты же ученый с мировым именем!» И он, невесть в какой раз, не мог объяснить ей, почему же его заслуженная известность, уважение в научных кругах, связи и знакомства по всему миру не могут спасти их единственного ребенка.
Александр Голубев был биологом. Формально. На самом же деле специализация его носила несколько пограничный характер и включала обширные знания многих областей, в том числе – оккультные практики. Другой вопрос, что вырос-то он в эпоху всепоглощающего материализма и потому предпочитал считать себя ученым в классическом понимании этого слова. К нему обращались за консультациями из органов родного государства, он чувствовал на себе пристальное внимание иностранных разведок. В последнее время интерес этот усилился. Причиной стало появление в его лаборатории странного существа – объекта исследований и пациента одновременно. Существо это выглядело вроде бы вполне обычно – оно походило на «живые камни» в огромном количестве продающиеся в цветочных павильонах. Отличия крылись не во внешности и состояли в том, что родом оно было с Марса, поэтому обитало в специальном боксе, обладало разумом и могло общаться с людьми посредством мыслей. Россия вела свои исследования Красной планеты тайно – аборигена доставили Голубеву в обстановке особой секретности. Работа заключалась в изучении «объекта» и обеспечении ему, как представителю марсианской цивилизации, максимально комфортных условий. Общаться с человеческим мозгом «живой камень» на тот момент уже научился, поэтому проблем с коммуникацией не возникло. Марсианин знал, что у Александра Ивановича стряслась беда.
«Ты громко думаешь», – вспыхнули в голове ученого слова. – «Да?» – «Твой отросток болен?» – живой камень по-своему понимал родственные отношения между людьми. «Она умирает». – «Ты можешь помочь ей». – «Как?!» – «Не знаю, сможешь ли ты понять меня. Я изучил твой вид и знаю, что спасти твое создание можно. У неё не функционирует тело. Но цел разум. Мы в таких случаях выращиваем пустое тело, которое крепится к корням и разум перебирается в новое вместилище. У вас всё сложнее. Ваши тела не бывают пустыми с самого начала – как и тела прочих движущихся, зато ваши растения совершенно свободны. Однако переселить ни в одно из них никого нельзя, разум не сможет там удержаться. Но выход, повторяю, есть. У вас достаточно развито умение, которое вы называете генной инженерией. Ты можешь взять некое растение и привнести в него мою ДНК. Тогда станет возможным отпочковывание разума». – «Моя дочь станет растением?» – «Да, таким как я. Она, кроме того, сможет воспринять вашу атмосферу». – «Нет, это невозможно! Для человека стать растением – одна из самых страшных участей! А может, хотя бы животное?» – «Нет у вас такого животного. У них свой, пусть и очень простой, но разум. Я этой ночью говорил с кошкой. Очень тонкие, стройные мысли, хотя к абстракции и логике она не способна. Подходит только растение. Она сможет чувствовать, думать и даже размножаться. Это немало, поверь».
Голубев и раньше знал, что марсиане видят и слышат нашу действительность по-своему, но всё же… Эта идея не укладывалась в голове даже у него.
Шло время, а чуда не происходило. Ира доживала последние недели. «Не более трех месяцев», – вынесли приговор врачи. Девичье личико осунулось, кожа обтягивала скулы и казалась полупрозрачной. Она всё больше спала и почти не разговаривала. Ольга Васильевна похудела на тридцать килограммов, а глава маленькой семьи перестал появляться дома…
После беседы с «живым камнем» о возможном «растительном» будущем Иры он много чего передумал, вспомнил, сопоставил. В конце концов, в тайне ото всех, он принял решение… Так в лаборатории появился новый обитатель – тысячелистник. Дочь подписывалась в сети таким именем, и это сыграло решающую роль в выборе растения. С одной стороны – невзрачное, с другой – вряд ли его дочь теперь это вообще волнует.
День, когда придется «отпочковывать» разум Ирины, неумолимо приближался. О пересадке чего бы то ни было в прямом, физическом смысле речь не шла – теоретически, в растение должно было перейти «я» девушки примерно таким же образом, каким копируется файл – такое же «я» останется в теле и умрет. Практически – «есть и другие варианты», – обтекаемо выразился марсианин. От всего этого у Голубева временами мутнело сознание, но – это какой-никакой, но шанс…
«Живой камень» подробно объяснил всю несложную технологию пересадки – нужно было взять около ста граммов крови и полить ею растение. Поскольку процедура не была только механическим действием, пришлось совершить определённый ритуал. Голубев, в силу воспитания, пошел на это скрепя сердце, но «живой камень» с самого начала живо интересовавшийся мистическими практиками землян, настоял.
И вот ученый с мировым именем, облачившись в черный балахон с большим капюшоном, нацепив на тело пентаграмму из циркония на кожаном шнурке, поливает кровью дочери генетически измененное растение, бормоча при этом что-то на енохинианском языке. Марсианин оказался прав – человеческая душа содержалась в крови, а не в мозгу и не в сердце… Ире отец ничего не сказал – её остающемуся в теле «я» незачем было знать, что вместо неё на свете будет жить помещенная в растение личность-близнец. Не была в курсе происходящего и мать – зачем обнадеживать столь бредовым образом её, и так сходящую с ума от горя?
Тысячелистник впитал кровь. От него исходило густое молчание – Голубев чувствовал, что идет какой-то сложный процесс. Такое молчание он замечал перед грозой у марсианина – «живой камень» прятался от негативных энергий вглубь своих корней, где совершал одному ему ведомую внутреннюю работу. «Вам бы тоже не помешало почаще заниматься чем-то подобным», – примерно так звучал намек «живого камня» на отсутствие связи с корнями у сотрудников лаборатории и время от времени заглядывающих в неё кураторов от одной из спецслужб. Сам он признавался, что хочет всё же вернуться на Марс, что прогулка затянулась, и здесь у него нет будущего ни в одном из смыслов этого слова.
…Ира умерла через десять дней после ритуала – тихо, лишь вздрогнув во сне – на глазах у родителей. В предшествовавшие этому событию дни она уже не приходила в сознание. Александр Голубев, вместе с супругой оплакивая Иру, не мог отделаться от мысли, что плакать не стоит, что всё только начинается.
…А ещё спустя два дня, перед самыми похоронами, растение заговорило.
«Папа!» – вспыхнуло в его голове. Он почти физически услышал голос дочери. «Ира, ты здесь?» – «Папа, со мной всё в порядке. Тот, другой, каменный, всё объяснил. Забери меня домой, мне здесь страшно!» – «Доча, я сейчас должен…» – «Меня похоронить? Поезжай, я же знаю, что это надо. Только я хочу, чтобы ты знал – в том теле меня уже не было. Я вся ушла в цветок. Кстати, если бы ты не провел ритуал, то было бы лишь почкование. Ты молодец. И балахон у тебя клёвый. Вот бы померить!»