Ника, Эрн и осколки кружев
Шрифт:
— А почему ты его не носила? — спросил Кайо, как-то неопределённо хмыкнув.
— Да носила я его. Просто сняла, чтобы не зацепить свадебное платье, — объяснила она, потирая раскрасневшиеся от ветра глаза. — Я же платье примеряла, когда Эрнард пришёл. И вообще я должна была выйти замуж через две недели.
— Обидно… ещё и жених молчит как воды в рот набрал, да любовно свои артефакты наглаживает, будто это на них он жениться собрался, — Кайдо будто умышленно нагнетал обстановку и пытался довести Монику до отчаяния. — О, нагнал-таки нас твой болтливый друг.
Ника обернулась и увидела, как Эрнард
— Не такой уж твой брат и страшный, — запыхаясь произнёс Эрнард, поравнявшись наконец с Моникой.
— Так ты ему в лицо это скажи, а не когда он отстал на четверть часа пути, — ответила ему Ника и зашагала быстрее.
— И скажу! — насупился бывший босс и сунул руки в карманы. — А чего это ты так странно идёшь?
— Ноги устали с непривычки, — проворчала Моника. Она измучилась за этот день — сапоги натирали ноги, а непривычные к нагрузке мышцы саднило.
— Стой! Слышишь? — Эрнард схватил Монику за руку и заставил остановиться. Кайдо обернулся к ним, но не стал комментировать эту странную задержку. — Там будто музыка играет.
— Верно, музыка… — девушка прислушалась и поняла, что он прав. Впереди за перевалом кто-то был — играли музыкальные инструменты, разноголосые песни звучали как-то подозрительно знакомо. — Это же бродячие артисты! Те, которые на ярмарках выступают и народ веселят.
— А ты откуда про них знаешь? — спросил Эрнард с явным недоверием. — Я думал, тебя взаперти держали. Ты же для родителей словно цветок домашний была — как бы дыханием не сдуть лишние пылинки.
— Динстон водил однажды, — тихо ответила Моника и прикрыла глаза, отдаваясь воспоминаниям. — Мне тогда восемь было, я ела карамельных лисят и шоколадных медведей, танцевала с другими детьми и смеялась так громко, что у самой уши закладывало.
— Это так трогательно, — протянул Эрнард с умилением в голосе. Ника посмотрела на него с укором, но мужчина выставил руки в защитном жесте. — Нет, правда. Я не представляю Динстона Гордиана с шоколадными медведями, впрочем, я вообще с трудом представляю, как такой, как он, может быть добрым, заботливым ну и…
— У всех нас есть слабости, — пожала плечами Моника, толкнула Эрна в бок локтем и подмигнула. — И чтобы ты знал — Динстон обожает шоколадных мишек.
Весёлый смех снял напряжение между друзьями, они бодро зашагали вперёд, предвкушая интересную встречу, хотя Ника точно знала, что пытается скрыть за показным весельем грусть и тоску. Фибула с трилистником была надёжно спрятана за полами плаща, но девушка чувствовала, как та давит на неё, не даёт забыться. Кайдо утверждал, что после активации метки Моника находится под его защитой. Но эта защита обернулась для девушки неволей. Даже Динстон не посмел перечить наёмнику, не стал отправлять Монику домой, как планировал изначально. А это значит только одно — теперь Ника обязана подчиняться своему учителю, хочет она этого или нет.
Девушка шагала по дороге, глядя в спину наставника и прислушиваясь к музыке и песням. Ветер кружил сильнее, завывал и укладывал на землю острые шапки снега, а потом снова разбрасывал их в стороны. Ника закуталась в плащ и натянула пониже капюшон, прикрывая шею от колючих снежинок. Холмистая местность должна была защитить от этого ветра, но вместо этого в низине он становился сильнее, колючим дыханием обжигал щеки нос.
Наконец открылся вид на цепь невысоких гор, у склона которых остановились на привал бродячие артисты. Кайдо видимо решил дождаться Динстона, а Моника ускорилась, ободрённая отсветами костров и весельем. Потянув носом, она почувствовала аромат горячей каши, сглотнула слюну и повернулсь к Эрнарду.
— Ты чего застыл? — спросила она, глядя, как мужчина мнётся на месте.
— Не надо тебе туда идти, — нахмурился Эрн, исподлобья глядя в сторону костров, а затем покосился на Кайдо. — Вообще вся эта затея мне не нравится…
— Какая именно? — спросила Ника, ёжась от холода. — С чего это ты вдруг стал таким подозрительным?
— Не станешь тут… мне ошейник на шею не хочется цеплять, — буркнул мужчина, передёрнув плечами. — Да и тебя жалко — пропадёшь ведь без меня.
— Вот спасибо! — саркастично воскликнула Моника. — А я всё ждала, когда же ты вспомнишь, что это именно ты меня в Рилантию притащил через портал.
— Я думал, что по-другому всё будет, — надулся Эрнард, не желая признавать свою вину. — А Тарита сюда, между прочим, твой брат отправил. Я тебе тогда не всё сказал, — он тревожно обернулся, глядя на расстояние между ними и Динстоном, прочертил носком ботинка узор на снегу и скривил губы. — Михар и правда искал шпиона, но Динстон якобы по секрету сказал Тариту, что знает, где тот прячется.
— И вы его нашли? Шпиона? — уточнила девушка, понимая, что Эрнард говорит правду. Динстон и впрямь мог отправить младшего из братьев Гордиан в соседнюю страну лишь для того, чтобы получить веское основание для посещения Рилантии.
— Да не до него как-то было… — неуверенно ответил Эрн, похлопав себя по груди, на которой до перемещения виднелись раны.
— Пошли уже к кострам, я есть хочу, и пальцы почти не чувствую — как бы не отморозить, — приняла решение Моника, не желая больше говорить о брате. Что бы там Динстон ни задумал — ей не постичь его планов, так зачем и стараться?
А у костров грелись бродячие артисты: крытые повозки с лошадьми образовывали полукруг, защищая людей от ветра; клетки с дрессированными животными стояли ближе к горе, люди столпились у огня, помешивая наваристую мясную кашу и распевая песни под простенькие инструменты. Голоса звенели на морозе, старый музыкант перебирал пальцами струны, темп нарастал, пока не достиг пика, резко замолк на самой высокой ноте и разлился чарующими медленными аккордами, которые проникали в самую душу.
Моника замерла, прислушиваясь, наслаждаясь этой мелодией, которая казалась ей до боли знакомой, будто она снова очутилась на ярмарке, а брат вот-вот принесёт леденцы, потреплет её по голове и отведёт за руку домой. И уже там, в тишине, она будет жмуриться от счастья и пытаться сделать безразличное лицо под строгим взглядом матери. Девушка даже сжала ладони, проверяя, не налипли ли на них сахарные крошки, а потом вздрогнула — музыкант смотрел прямо на неё, не мигая и не позволяя вырваться из плена старческих глаз.