Никак иначе
Шрифт:
Большой трёхэтажный дом, покрашенный в светло-зелёный цвет. Просторное крыльцо, с двустворчатыми деревянными дверями. Большие овальные, хоть и пластиковые окна, с белыми карнизами, не портят, а наоборот вписываются в старинную архитектуру дома. И красная крыша с окошками мансарды.
— Где мы, Кирилл? — я озадачено осматривала местность, когда он помог мне выйти, и повёл к махине дома. По пути увидела большую детскую площадку, сейчас пустующую, и какие-то хозяйственные постройки.
— Всё сейчас узнаешь, — всё
А потом я увидела табличку на фасаде дома, красную и официальную, и встала как вкопанная. «Детский дом № 2» гласила она.
— Зачем мы здесь? — совсем растерялась я, хотя в глубине души уже поднималось понимание, но ещё не оформлялось и требовало подтверждения.
Но ответить Кир не успевает. К нам навстречу выходит круглый низкий пожилой мужчина. У него на плечах висит телогрейка. Сам он одет в брюки на подтяжках, и клетчатую рубашку. Он радушно смотрит на Кира, своими тёмными глазами из под кустистых бровей, и растягивает губы в улыбке, а руки в приглашающем жесте.
— Кирилл Дмитриевич! — неожиданно низким голосом восклицает он, и Кир отделившись от меня, стремительно подходит к нему, и мужчины обнимаются.
— Привет, Михалыч! — говорит Кирилл, и поворачивается ко мне.
— Знакомься, зеленоглазая, Пётр Михайлович, — представляет он мне кругляша.
— Добрый день, — несмело говорю я, всё ещё не до конца понимая, что происходит.
Пётр Михайлович протягивает мне руку, и несильно сжимает в своей, горячей и сухой, и при этом не перестаёт улыбаться.
— Это Светлана, моя женщина, — представляет меня Кирилл.
— Очень приятно, — опять пропел низко Пётр Михайлович.
— И мне, — вклинилась я, вытаскивая свою ладошку, из горячих пальцев.
— Ну, пойдёмте, — приглашающее открыл дверь Петр Михайлович, и Кирилл подхватил меня под талию, забравшись рукой под расстегнутую шубку, потянул вперёд.
— У нас сейчас тихий час, — продолжал между тем Пётр Михайлович, когда мы следовали за ним, через просторный вестибюль, — Ирина Григорьевна уже заждалась, — дополнил он, и неразберихи в моей голове стало больше.
— Кирилл! — зашипела я, когда мы вошли в тёмный коридор.
Внутри особняка было довольно аскетично. Голые светлые стены, минимум мебели, много света, благодаря большим окнам, со светлыми занавесками, и запах чистоты. Прям вот смесь из свежих средств для уборки, и тонкий аромат цветов.
— Спокойно, зеленоглазая, — ответил на это Кирилл, видя, что я начинаю нервничать.
Тем временем Пётр Михайлович, довёл нас до высокой деревянной двери, и, стукнув пару раз, открыл её, пропуская нас вперёд.
Это был большой кабинет. Такой, какой бывает в школе у директора. Со стеллажами заставленными папками, с длинным столом, посередине, и рабочим у самого окна. С портретом президента на стене, и широкой вычурной
Дама была уже в возрасте. Темные волосы были собраны в высокую причёску. На носу были очки, тонкие губы были сжаты в линию. Узкое лицо хранило выражение серьёзности, и даже строгости. Над столом виднелись острые плечи, в сером пиджаке, и грудь в наглухо застёгнутой на все пуговицы, белой блузке.
Дама что-то читала, постукивая шариковой ручкой о столешницу, и хмурилась.
— Представляешь, Кирилл Дмитриевич, — без приветствия начала она, поднимая на нас взгляд голубых глаз, — снова прикопались, что мы порочим памятник культуры, словно у нас здесь вертеп, а не детский дом!
Кир молча, прошагал до её стола, оставив меня у самых дверей, и впился взглядом в подставленную бумажку.
Я же оставшись одна, снова лихорадочно начала соображать, а чего мы здесь забыли, и какого хрена вообще происходит.
Я старалась особо не глазеть, но оставленная у входа в одиночестве, всё же осматривала обстановку.
Пётр Михайлович, приземлился на ближайший стул, и тоже вслушивался в тишину, словно мог читать мысли окружающих. Дама, и Кир тоже молчали. Он читал, она ждала. А я чувствовала себя не в своей тарелке, потому что вот вообще ничего не понимала.
— Я разберусь, Ирина Григорьевна, — сказал Кирилл, и протянул ей прочитанный лист, — найди, во что положить, я с собой это заберу.
Ирина Григорьевн кивнула и ловко достала из стола папку, вложила в неё лист. И все, также, не обращая на меня внимания, повернулась к Кириллу.
— Кирилл Дмитриевич, давай ещё раз…
— Не стоит, Ирина Григорьевна, — перебил её Кир, и глянул на меня, медленно двинулся, сокращая расстояние между нами.
— Дак ведь, не игрушку берёте… — продолжила сетовать Ирина Григорьевна, — поиграетесь, надоест, вернёте, а ребёнок потом…
— Хватит, — снова оборвал её Кирилл, но глядел только на меня. А я затопленная пониманием, не могла и слова вымолвить.
— Ты что… Ты… Кирмлл… Это же… — вот всё что выходило из моего рта.
— Вон и девочка твоя понимает, — вклинилась Ирина Григорьевна.
Она встала, и я невольно перевела на неё взгляд. А она впервые посмотрела на меня. Открыто, и очень сурово.
Она был совсем невысокой, маленькой, но чувствовался в ней стержень. Такой который не надломишь, не согнёшь.
И в её взгляде, направленном на меня было столько упрёка, что я невольно сглотнула и отступила.
— Нет… Нет… Кирилл… — начала я.
— Иди, пацана проведай, — отдал приказание Кирилл, — мы переговорим.
Ирина Григорьевна только глубоко вздохнула, и, смирившись, пошла на выход вместе с Петром Михайловичем, но у самого порога она обернулась.