Никак иначе
Шрифт:
— Я лишь прошу вас подумать хорошо. Это человеческая жизнь. Нельзя играть в родителей. Эти дети и так обделены лаской и заботой. Нужно быть уверенным полностью…
— Мы уверенны, — отчеканил Кирилл, отвечая за нас двоих, но совершенно точно было видно, что я вообще не в курсе.
Они, наконец, вышли, и мы остались одни. Кирилл сбросил свою куртку, бесцеремонно оставив её на столе, я же наоборот закуталась в шубу, стянув полы вместе, меня знобило.
— Ты сумасшедший, — вырвался хрип из моего горла.
— Ты же хотела ребёнка, — хмыкнул он в ответ, замерев
Я подняла на него взгляд.
Кирилл смотрел с вызовом и даже с возмущением, видимо досадуя, что я не оценила его порыв. Его светлые глаза затягивало такой коркой льда, что мне становилось страшно, смотреть на него, а уж объяснять простые истины, что ребёнок это действительно не игрушка, не товар, не питомец, которого пожелал из прихоти. Вообще не ожидала, что разговор трёх дневной давности, повернётся таким образом.
— Кирилл, так нельзя, — я сжала переносицу пальцами и прикрыла глаза.
— Нельзя говоришь, — он, наконец, отошёл от меня, правда, недалеко. Остановился оперевшись кулаками о полированный стол, и снова посмотрел на меня своим безжалостным взглядом.
— Этот особняк я купил около трёх лет назад. Ну как купил, мне его отдали за долги, почти за бесценок. Развалина, на окраине города, которая впрочем, оказалась имением какого-то знатного рода. Это я потом узнал, когда привёл его в порядок, и налетели сразу, все ценители и эксперты, — он поморщился, видимо вспоминая неприятные события. — Мне так долго колупали мозг, с этим объектом культурного наследия, вынуждая, отдать его городу, чтобы из него сделали музей, или что они там хотели… В общем даже сейчас, как слышала, грозят всеми карами небесными, хотя здесь уже как полтора года детский дом, который переехал отсюда из такого барака. Там не было даже нормального водопровода! И никто, сука, не возмущался, не писал в прессе, не строчил посты. А за этот дом, рвут жопу! А на людей по херу! Вот где, нельзя!
Я немного офигела от его рассказа.
Конечно, я давно поняла, что Кирилл не бандит с большой дороги, как мне сперва показалось. Но вот благотворительность, да ещё в таких масштабах. Я смотрела на его высокую фигуру, на суровое лицо, и словно видела впервые, даже его холодные глаза, мне казались сейчас не такими морозными, убивающими своей стужей. Вот этот ореол благотворителя, мецената, очаровывал меня заново. Нет, вся его бескомпромиссность, грубость, жёсткость, осталась при нём. Она просто вплеталась в новый образ каменного снаружи мужчину, у которого есть большое и доброе сердце, сердце которое способно любить.
— Тем более, Кирилл, — всё же не отступала я, — раз ты всё прекрасно понимаешь…Это же очень серьёзный шаг, взять на воспитание ребёнка… А мы с тобой… Что между нами?
— То есть пацану будет лучше в казённом доме, чем в доме, где его будут любить? — он задрал бровь.
— Пацану? — переспросила я.
— Да, — кивнул Кирилл, и я заметила, как его взгляд смягчился, — мальчишка лет трёх. Родители погибли, совсем недавно здесь, ещё толком ничего не понимает…
— Перестань, — вспыхнула я, чувствуя влагу выступившую на глазах, — ничего это не отменяет,
Сердце заныло. Воображение нарисовала, темную макушку, и большие детские глаза.
— Света, — Кир подошёл вплотную, обдав своим теплом и ароматом, — ты же знаешь, что я ни фига не романтик. Я конкретный.
Он зарылся пальцами в мои волосы, и заставил поднять на него лицо.
— Меня никогда не трогали не чьи слёзы. Я вообще терпеть не могу всю эту блажь. Но ты, зеленоглазая, видимо знаешь какой-то нерв на моём теле, какую-то кнопку. Мне нужно чтобы ты была довольна, и если для этого тебе нужен ребёнок, так тому и быть.
— Нет, Кирилл, я не согласна… Мы с тобой не в тех отношениях, чтобы сюда ещё вплетать ребёнка, — я попыталась высвободиться.
— Можно подумать, если бы ты залетела, то не родила бы от меня? — напрягся Кир.
— Боже, какой ты чурбан! — я бессильно стукнула кулаками о каменную грудь. Нервы были на пределе. А от последних слов и вовсе стало нестерпимо больно.
— Я бы так хотела родить от тебя, — призналась я, севшим голосом, — жаль, этого не будет…
— Пойдём, — он стянул с моих плеч шубу, и потянул меня на выход, — у них сейчас полдник, посмотришь на него. Я не предлагаю решать прямо сейчас, просто ты посмотришь, подумаешь.
И я пошла, потому что была настолько в ступоре, от свалившейся на голову информации. Настолько придавлена тем, что ощущала сейчас. Какое-то теснение в груди, от волнения, и досаду, от того что Кирилл обошёл все острые углы, чувствуя что он что-то не договаривает. И всю важность данного шага, всю эту тяжесть я тоже сейчас ощущала. Но уже не могла себе отказать посмотреть на сбывающуюся мечту. На ребёнка, который уже занимал место в моём сердце, потому что вопреки всему, я его уже считала своим.
Он был совсем другим. Не таким как я представляла.
Мальчик был светлым, с отросшими, но бережно зачесанными волосами. Такие же светлые глаза. Издалека было не видно, какого конкретно цвета, толи голубые, толи серые. Маленький, хрупкий, насупленный, неумело ковырялся ложкой в тарелке с кашей.
Мы стояли за стеклянными дверями большой столовой, в которой сейчас ели дети разных возрастов. Человек сорок, наверное. Самые маленькие в одной стороне, большие в другой. Мальчишки, девчонки. Разные, и в то же время обледененные одной чертой, обделённые и покинутые. Но я не особо концентрировалась на них, смотрела только на этого хрупкого мальчика, который может стать моим сыном.
— Как его зовут? — спросила не оборачиваясь.
— Роман Ковалев, три с половиной года, — мне ответила Ирина Григорьевна, которая как-то незаметно подошла к нам.
— Родители погибли в автокатастрофе, три месяца назад. Мальчик пока не адаптировался, ждет, что за ним придут. Особенно маму.
Я глубоко вздохнула, и резко развернувшись, пошла на выход.
Хватит! Хватит!
Кто я такая? Кем я себя возомнила? Подумала, что я смогу заменить этому ребёнку мать, которую он ждёт!