Никита Добрынич
Шрифт:
— Лютовать не к чему. Ряжцы получили хороший урок, дома их ждут семьи. Возможно, их вербовка князем в армию шла насильно, — заюлил Валера.
— Нах, оба твои варианта! Ни то, ни другое меня не устраивает! Смотри, городская стена с этой стороны охраняется из рук вон плохо. Ночью мы её захватываем, днем выжимаем ополчение из города, открывая ему путь бегства в Брянск, затем преследуем и уничтожаем. Те, кто сбегут в лес, вряд ли выживут.
Снег глубокий, уйти до ближайшего жилья сложно. А у тебя, Олег, тут вся охранная служба на собак возложена, псов больше, чем людей, — Никита безжалостно изложил самый жестокий и для своих, и для чужих вариант.
— Приучаешь людей к крови?! — не выдержал Валера.
— Я и сам не боюсь испачкаться! А ты, брат, напросился в Польшу! Не забыл?! Не отвертишься. Здесь мне нужен быстрый результат, чистая победа. Чтобы потом Олег время не тратил на вылавливание шаек по лесам, чтобы через неделю началась подготовка к польскому походу.
До рассвета оставалось ещё больше часа, ночь стояла светлая, луна светила, как огромный фонарь. Казалось, только слепой мог не заметить движение целой сотни охотников. Они даже не использовали маскхалаты, снег был слишком черен от пепла и сажи. Но тревогу охрана так и не подняла, оно и понятно, ещё никто из карачевских охотников ни разу не пытался напасть на город, ни днем, ни ночью. Два десятка ряжских ополченцев дремали, завернувшись с головой в тулупы в это самое холодное, предутреннее время. Проснуться суждено им было на том свете.
Олег крался в первых рядах, от него не отставал Никита. Олегу нравились такие игры, он чувствовал необычайный азарт, кураж и воображал себя котом, играющим с мышками. Скорость, с которой Олег оценивал ситуацию, была на порядок выше, чем у любого, даже профессионального воина, неумехам-ополченцам не оставалось ни малейшего шанса выжить. Подобравшись вплотную к двум спящим часовым, Олег пропустил Никиту вперед, предоставив ему возможность убивать, лишь слегка подстраховывая напарника, на всякий случай. Никита убивал хладнокровно, без всяких эмоций, слишком деловито, не по-людски, как робот. Смерть Бажены вызвала в нем, поначалу, чудовищную злобу, несопоставимую с его чувствами к матери, его так и не родившегося ребенка. По прошествии времени он начал думать, что контузия и болезнь — настоящая причина изменений его характера, а не эмоциональная встряска. Первые полчаса всё шло по плану. Пока вторая и третья сотня карачевских диверсантов перелезали через стену, первая сотня «зачищала местность». Многие ополченцы проснулись и пытались сопротивляться, бежать никто не пытался. Никита и Олег, как ни осторожничали, угваздались в крови. Постепенно светлело, и кровь меняла свой цвет от иссиня черного к коричневому. «Через четверть часа станет совсем светло. Мы с Олегом станем похожи на маньяков из фильмов ужасов», — подумал Никита. Взять на испуг крестьян-ополченцев не удалось, они умирали, но не спасались бегством. Никита, в который раз, удивлялся мужеству и стойкости обычных людей, непрофессиональных военных. «Всё-таки заскоки Олега по поводу профи не всегда верны», — Никита уже не рвался вперед, а вернулся на стену, где вместе с Олегом наблюдал развитие схватки.
— Они нас задавят массой, — плюнул в черный снег Олег.
— Снимай отряды, приготовленные для погони, — предложил Никита.
— Те, кто погибнут — спасут остальных.
— Так всегда. Умирают лучшие, — потянуло на морализаторство Никиту.
Две недели Валентин тратил деньги и обогащал Мценск. Закупка стрел, вербовка в свою армию охранников. Шла война, караваны ходили в одну сторону, в Елец. Спрос на охранников упал, многие сидели без работы. Валентин сулил высокую оплату, во много раз выше, чем зарабатывали охранники в караване. Но риск был большим, и желающих было мало. Мышкин брал такое пополнение с неохотой, использовал на вспомогательных направлениях, охране флангов, в редких случаях во втором эшелоне атаки. Да и то, в основном, как лучников. При малейшем поводе Мышкин отправлял наемников обратно. Именно этот подход, вдруг, повысил интерес к найму у охранников. Потерь не было, заработки были большие, беспомощность врага преувеличивалась в разы. Вторая неделя дала резкий рост количества наемников, наконец, они перестали бояться, и Валентин вербовал по двадцать человек в день. За два дня до прихода войска, князя Святослава Ольговича, воевода Мценска предупредил Коробова, что карачевские жители, в городе оставаться больше не могут. Пришлось уходить, многотысячный караван тронулся в путь. Попытка навербовать наемников, среди уходящих жителей, дала, неожиданно, хороший результат. Возможность бесплатно получить лошадь, заработать большие деньги, переборола у многих страх смерти. Вместе с наемниками из Мценска, карачевское ополчение составило пять сотен стрелков. Несмелые люди, переборовшие свой страх. Неумелые стрелки, неважные копейщики, никакие мечники, они понимали, что большинство из них погибнет в первом бою. Но каждый верил, что именно он уцелеет. Карачевцы помогли им соорудить поперек всей дороги баррикаду, и ушли, прощаясь навсегда.
Мышкин долго смеялся, глядя на труды ополченцев.
— Баррикаду сжечь. Все уходим в поле. Лес слишком редкий. Они легко просочатся с флангов. Наша сила в подвижности, — скомандовал он ополченцам.
— Сколько их осталось? — спросил Валентин о приближающихся врагах.
— Больше двух тысяч пехоты, лошадей я всех положил.
— А пополнение из Карачева к ним поступает.
— Я попросил Олега не пускать конницу, надеюсь на него.
— Жив ли Олег? Сколько его диверсантов осталось в живых? Вернулся ли Никита? — грустно произнес Валентин.
— Неделю назад был жив. Прислал письмо. Никиты еще не было.
Семь сотен кавалеристов выстроились в поле стройными рядами. Князь Святослав Ольгович долго смотрел на разбойников. Хорошо вооружены, свежие кони. Какие они в бою, он уже знал. Слишком хорошо знал. «Чего они ждут? Их всего в три раза меньше. Я на месте их воеводы уже повел бы их в атаку!.. Я назвал разбойника воеводой? Я посчитал, что смерды сильнее варягов-дружинников? Что случилось со мной?»
— Что будем делать? Их слишком много. Мы положим здесь половину дружины, — прервал мысли князя воевода.
— Мы захватили всю карачевскую землю. Победили врага. Не будем портить отношения с Мценском. Пошли бояр. Поручи им принудить разбойников к почетной сдаче.
Погода стояла солнечная, теплая, почти весенняя. Днем пригревало солнце, а ночью подмораживало, и снег покрывался ледяной коркой. Во второй половине дня образовывалась каша из мокрого снега. Ноги у дружинников промокали. Пока они двигались, это было не так чувствительно. Но стояние на открытом месте, в глубоком мокром снегу, давно уже простуженных людей, вызывало недовольный ропот. Вдали был виден Мценск. Дружинники надеялись, что город откроет им свои ворота. Отогреться, выпить горячего меда, большего счастья никто себе представить не мог. В ста метрах перед княжеским войском стояли плотные ряды карачевских волков. Всегда сытые и отдохнувшие, на свежих конях — ряжские дружинники ненавидели их уже за одно это. Хозяева послали бояр на переговоры с карачевцами. Зачем? Дружинникам снова ждать. Стоять по колено в снегу, и ждать, когда онемевшие ноги совсем откажут. Скорей бы в бой.
Мышкин взял с собой на переговоры Коробова. Тот захватил с собой Валентина сына и попросил его приодеться. Тот достал парадные доспехи брата. Валера был большой любитель хорошей одежды, и Валентин теперь производил ошеломляющее впечатление богатства на любого. Его доспехи сверкали золотом, шлем был отделан драгоценными каменьями, а лошадь стоила дороже десятка коней, таких, как у Владимира Александровича или Иннокентия Петровича. Коробову нездоровилось, и он укутался в богатую, по этим временам, бобровую шубу. Рядом с этими нуворишами Мышкин выглядел невзрачно. Привычка думать о посторонних вещах, не относящихся к текущему моменту, придавала Владимиру Александровичу вид презрительного, высокомерного человека. Это было обманчиво, но Мышкину нужен был, именно, такой образ. Двухмесячный поход, особенно последний период, не добавлял боярам респектабельности. Даже Мышкин, в походном обмундировании, смотрелся свежее. Один боярин все время кашлял. «Не стоило ему, в его пожилом возрасте, совершать такие походы», — пожалел коллегу по несчастью Владимир Александрович. Старший из бояр предъявил «разбойникам» требования своего князя. Карачевцам предлагалась почетная сдача в плен. Его цветистая речь и обтекаемые формулировки утомили Мышкина. Коробову, напротив, такая речь понравилась, он решил утопить решение вопроса во множестве подробностей и согласований. Пока идут переговоры, никого не убивают. Коробов посетовал на сложность вопроса, на множество деталей, которые нужно обсудить. Он мучил бояр минут сорок, а те слушали его, не понимая половину слов. В конце концов Коробов осип, замолчал, и все вздохнули с облегчением. Владимир Александрович решил полечить горло, достал настойку трав на самогоне, выпил десять грамм, и поплотнее закутался в шубу. Через пару минут он, уже снова, нормальным голосом предложил составить документ, в котором хотел прописать все условия почетной сдачи.
Один боярин возмутился, выдвигаемыми Коробовым, дополнительными требованиями.
Но старшего боярина соблазнили волшебные мысли о близком окончании войны. Он уже видел себя, докладывающим князю об успешном выполнении его поручения.
Валентин позвал писаря. Боярин позвал своего. Пока выдалась свободная минута, простуженный боярин поинтересовался лекарством, которое пил Коробов. Владимир Александрович поручил Валентину согласовывать казуистические пункты договора, а сам принялся лечить боярина. Договор писали до позднего вечера. К вечеру горло у обоих больных прошло, но ехать самостоятельно на лошади, они уже не могли. Чем дальше, тем меньше нравились боярам условия почетной сдачи. Каждое условие в отдельности не вызывало возражения, все вместе они не оставляли от названия договора ничего, кроме пустых слов. Стороны устно договорились об отводе войск на час пути, и окончательном подписании договора утром следующего дня.
— Я не буду разоружать своих кавалеристов. Договор подписывать не будем, — заявил по обратной дороге Мышкин.
— Во-первых, там нет ни слова о разоружении твоих кавалеристов и диверсантов Олега. По договору разоружению подлежат три четверти кавалерии находящейся здесь. Фактически это наемники и добровольцы из Карачева. Во-вторых, князь не подпишет такой договор, — успокоил его Валера.
— Уверен?
— Сто пудов! Там ни слова о пленниках.
— Тогда к чему этот цирк?