Никита Добрынич
Шрифт:
— Ты нанимал большую часть полка, ты платил им, в конце концов, ты наше знамя
— «внук императора». И главное, ты не боишься посылать людей умирать!
— Делаю, как должен, — нахмурился Никита.
— Лады. Снизим нагрузку на центр. Прикажи приготовить пращеметы, все двадцать штук. Пара сотен горшков со смолой ещё есть в запасе? Уверен, что атака рыцарей захлебнется! Это уникальный случай. Такого противостояния больше не будет. Обычно, рыцари сразу атакуют.
— А как же главный, кровавый экзамен? — криво усмехнулся Никита.
— Ты веришь, что две сотни горшков выбьют две сотни рыцарей? Рассмешил! Один, два, от силы десять всадников.
Осторожные
Не побежали двести «рыцарей», не побежали оруженосцы и слуги. Шестьсот воинов сражались два часа, стояли твердо и не хотели отступать. Русские потеряли пятьсот всадников и тысячу ушкуйников. Потери среди «рыцарей» исчислялись десятком, но в конце боя они остались в одиночестве. Немцы сражались в окружении, один против двадцати. Русские уничтожили практически всех оруженосцев и слуг, но против рыцарей они были бессильны. До тех пор, пока рыцари не остались в одиночестве! В конце боя рыцари не побежали, они сплотили ряды, прорвали русские цепи и отступили. Достойно, практически, без потерь.
Уйти врагам Никита не позволил. В двадцатом веке честь и достоинство уступили место целесообразности и расчету. Никита приказал тяжеловооруженным всадникам отступить, в бой пошла легкая кавалерия русских. Две сотни кочевников на свежих конях ехали вслед за уставшими немцами. Они кружили, не вступая в схватку, набрасывали на отстающих арканы, валили с ног лошадей. Приказ был один — в бой не вступать, убивать рыцарей, сохранять лошадей. Дважды немцы останавливались, собирали круг для обороны. Полсотни арбалетчиков подъезжали, и в упор, с десяти метров, расстреливали рыцарей. Стоило немцам контратаковать — их растаскивали арканами поодиночке, брали в плен. Карачевские волки отрезали одинокого рыцаря от отряда, валили рыцаря с ног. Никита приказал беречь лошадей, деньги ему нужны были во вторую очередь. Два десятка кавалеристов развлекались новым оружием. Бросали шары, связанные веревкой. Ноги у лошади запутывались, и всадник падал с грохотом на землю. Невероятно дорогая рыцарская лошадь, чаще всего, была покалечена. Но таких лошадей Никита тоже брал с радостью, в расчете на их потомство. К вечеру практически все рыцари были убиты, лишь два десятка оказались в плену. Они проклинали трусливых ополченцев, и оплакивали судьбу своих оруженосцев.
Никита прошелся по территории всего ливонского ордена. Глупость людей поражала его воображение. Сначала население бежало от разведотрядов Олега в крепости. Затем приходил сам Никита со своей армией, делал пару залпов из пращеметов, и переполненная крепость сдавалась. Купленные «беженцы» шли впереди его армии, и распространяли жуткие слухи о жестокости карачевских волков: «те крепости, что не сдаются, они сжигают полностью, вместе с людьми». Никита ввел право превентивного выкупа. Им воспользовались многие богатые люди. За десять серебряных гривен можно было купить жетон свободы. С таким жетоном не брали в плен. Деньги и драгоценности приходилось отдавать, но часто целые семьи с жетонами пробирались сквозь армейские заставы в Ригу. Были, конечно, злоупотребления. Один богатый купец, понимая, что деньги, после взятия крепости, у него отберут, давал всем в долг по десять гривен, с возвратом в Риге всего трех гривен. Никита был очень доволен нововведением. Отводить караваны пленных в Полоцк было обременительно. Он предпочитал отвозить добычу и гнать скот, а не людей. Но рабов было больше, чем коров. В Полоцке начинались неприятности с князем. Нечестный и жадный он никогда не перегибал палку во взаиморасчетах. Шел на любые хитрости, давал взятки оценщикам, но буквы договора придерживался строго. Князь считал что, сколько бы он не нанял дружинников, карачевские волки, при необходимости, возьмут Полоцк и заставят выполнять договор силой. Попросту разграбят город.
Под Ригой Никита увиделся с Олегом. Тот привез два мешка золотых от датчан.
— Скоро вся Прибалтика станет колонией Дании, — обрадовал Олег Никиту.
— Что в этом хорошего?
— Для нас — два мешка золота. Для Новгорода неприятности, крах Ганзы.
— Мышкин знает?
— Знает и понимает. Но он очень не любит немцев.
— Золото дали за что?
— Это аванс за захват Риги. Ты поднимешь знамя над крепостью, датчане заплатят в десять раз больше, — похвастался дипломатическими успехами Олег.
— Рига нам не по зубам. Но если чудо свершится, то датские деньги будут каплей в море. Там столько добычи, — развел руки Никита.
— Ты не знаешь главную новость. Из Новгорода и Пскова к Риге двигаются три полка.
— Это хорошая новость или плохая?
— Мышкин думает, что плохая. А я не уверен. Я предложил оставить немцев в покое, взяв с них выкуп. Двадцать мешков золота. От Новгорода и Пскова они отобьются.
— Можно попробовать удвоить сумму в Риге и получить вдобавок датское золото, — засмеялся Никита, — пошли к капитану, побеседуем.
— Ты предлагаешь пойти на службу немцам? Предать Родину? — бушевал Мышкин.
— Германцы сейчас союзники, а не враги. Новгород с ними в торговом союзе. Общей границы нет, — вяло отбивался Никита.
— Я с ними три года воевал, в окопах вшей кормил. А ты говоришь союзники!
— Два года, из этих трех, на австрийском фронте, — вставил шпильку Олег.
— Это те же немцы!
— Ты говорил, что чехов много было, — продолжил Олег.
— Да. Это те еще сволочи. Слышал, что они потом в Сибири сделали?
— Их повезли в Китай, а они взбунтовались? — с мягкой иронией ответил Олег.
— Циники вы все в двадцать первом веке. И ты, Олег, хуже всех!
— Нет. Ну, почему я хуже Никиты? Это он предложил с Риги денег срубить! — обиделся Олег.
— У него работа такая. Ты сам ему отдал в руки власть. Он теперь, как моя жена, где увидит деньги, сразу руки свои загребущие тянет к ним. Рефлекс у него такой. А у тебя другой рефлекс должен быть: увидел германца — убей, — выпалил Мышкин. И сам испугался своих слов.
— Вижу. Самому стыдно. Назначаю тебе психотренинг. Выбираем случайным образом парочку рыцарей, будешь с ними обедать, беседовать о жизни. Выяснишь у первоисточника, как они к нам, славянам, относятся, — менторским тоном начал поучать Мышкина Олег.
— Хватит. Довольно. Признаю, к германцам у меня небольшая нетерпимость. Чуть-чуть перегибаю палку. Давайте обсудим последствия вашего предложения, а потом, возможно, до самого предложения дойдем, — успокоился Иннокентий Петрович.