Никита Хрущев
Шрифт:
Летом 1958 года на полях страны созревал хороший урожай, и это радовало Хрущева. Еще в августе он посетил многие хозяйства Смоленской, Волгоградской и Куйбышевской областей. В октябре Хрущев побывал в разных районах Ставропольского и Краснодарского краев и Ростовской и Курской областей. Он побывал и в своей родной деревне Калиновке, проведя здесь целый день. Калиновцы жили хорошо, не без помощи своего знатного земляка. Калиновский колхоз получал от государства немалые субсидии, соседи называли это «звездной рентой».
Урожай зерновых составил в 1958 году 8,6 млрд пудов, что почти на миллиард пудов превосходило рекордный урожай 1956 года. По сравнению с 1953 годом сбор зерна увеличился на 71 %, а заготовки – на 83 %. Это был значительный, но, к сожалению, последний крупный успех в зерновом
Иное положение складывалось в животноводстве, где производство мяса увеличилось за год только на 3 % и лишь на 33 % превысило данные 1953 года. Пришлось фактически отказаться от лозунга «Догнать и перегнать США по производству мяса за 3–4 года!». Утвержденный в декабре на пленуме ЦК КПСС план на ближайшие 7 лет предусматривал увеличение производства мяса к 1965 году в 2 раза, т. е. до 15–16 млн тонн в год. И все же Хрущев не отказывался от идеи добиться резкого скачка в производстве мяса. Не без его одобрения руководители Рязанской области выступили с необычным обязательством: всего за один 1959 год увеличить производство мяса в 3,8 раза, а государственные заготовки мяса – в 3 раза. Область, продавшая в 1958 году государству 48 тысяч тонн мяса, обещала продать в 1959 году 150 тысяч тонн! Редакция «Правды» отказалась вначале публиковать эти нереальные обязательства. Они появились в печати лишь после личного вмешательства Хрущева. Под давлением сверху и другие области увеличивали свои только что принятые обязательства. Ставропольский и Краснодарский края обещали увеличить за год производство мяса в 2,5 раза, Московская область – в 2 раза, Белоруссия также в 2 раза и т. п. Это рискованное «движение» мало отличалось от «великого скачка» в Китае.
Писатель Николай Шундик так вспоминал об этом в газете «Приокская правда»: «…В моей памяти живы драматические события, которые разыгрались на Рязанщине в конце пятидесятых и в начале шестидесятых годов. Был задуман дерзкий эксперимент: втрое увеличить производство продуктов животноводства в колхозах и совхозах Рязанской области. Вся рязанская земля стала своеобразной сценой, на которую были направлены прожекторы ослепительного света, чрезвычайно пристального общественного внимания не только нашей страны. Ярко высветились два главных героя тех драматических событий: Н. С. Хрущев и первый секретарь Рязанского обкома КПСС А. Н. Ларионов. На мой взгляд, эти фигуры тоже были весьма драматическими. И чтобы постигнуть мотивы их поступков, тут мало арифметики, тут нужна алгебра, нужен волшебный фонарь диалектики.
Хрущеву, которому было хорошо понятно, что сделали с сельским хозяйством сталинские методы строительства так называемой новой деревни, хотелось все как можно быстрее поправить, он жаждал чуда.
Вот так и вышло: с одной стороны, мужество человека, который вознамерился выдержать взгляд самой суровой правды о положении дел в сельском хозяйстве нашего Отечества, с другой – переоценка собственных сил, прожектерство, банальнейший волюнтаризм. Отсюда одна из попыток Хрущева превратить в этакий рычаг Архимеда стебель кукурузы, с помощью которого хотелось ему если не перевернуть земной шар, то все повернуть в лучшую сторону на землях одной шестой части нашей планеты.
Я помню приезд Хрущева в Рязань, его выступление на партийно-советском областном активе. Как ему хотелось сотворить добро! Этим была пронизана вся его речь, порой сумбурная, корявая, где мечта о завтрашнем благословенном дне перемежалась с цифровыми выкладками якобы научно обоснованных планов, сердечная апелляция демократа к народной душе с категорическим императивом грубого наказа, даже приказа в прежней манере худших сталинских времен.
Я наблюдал за Ларионовым. С непроницаемым видом слушал он Хрущева, и можно было только догадываться, какое страшное внутреннее напряжение при этом испытывал. Ларионов был реалистом. И в Рязани есть люди, которым хорошо известно, что поначалу он отчаянно пытался доказать, насколько планы задуманного эксперимента нереальны. Но вот Ларионов предстал перед Хрущевым, у которого он был на особой примете как маленковец. И в этом тоже был расчет Никиты Сергеевича: дескать, вывернется Ларионов из собственной шкуры, а сделает все, чтобы, так сказать, отмыть себя
О том, что Рязанская область берется выполнить три упомянутых плана, было окончательно решено при встрече Хрущева и Ларионова в областном комитете партии. На этом твердо настаивал Хрущев. Но на встрече с партийно-советским активом он тыкал в сторону Ларионова пальцем и с чрезвычайным лукавством повторял: “Учтите, не мы сверху давим на вас, а вы снизу заверяете всю страну, что планы ваши реальны. Может, все-таки остановитесь на двух планах?” – “Нет, Никита Сергеевич, три и только три, даже с гаком”, – ответил ему Ларионов. “Что ж, народ – свидетель, – Никита Сергеевич указал в зал, – вы, вы сами взялись за гуж, не говорите – не дюж. Пусть это вам будет дополнительным скипидарчиком!”
Поначалу казалось, что эксперимент удастся на славу. Плодились поросята, кролики, озера были забиты гусями, утками. Но, главное, на село пошла молодежь из городов, многие возвращались в родные деревни. Ларионов умел убеждать. Надо только вспомнить, как он до этого покорил сердечностью рязанских доярок. Но в данном случае события получили иной оборот.
Гремели победные рапорты. В газетах появлялись о рязанских делах восторженные статьи. Однако пристальный взгляд мог заметить, что уже подкрадывается несчастье, которое неизбежно, когда безответственно эксплуатируется революционный энтузиазм народа» [129] .
Хотя в 1959 году главное внимание Хрущев уделял внешней политике, он много занимался и экономическими проблемами страны, работая по 12–14, а иногда и по 15–16 часов в сутки. Он никогда не соблюдал только что принятого закона о сокращении рабочего дня.
Первый год семилетки заканчивался, казалось бы, успешно. Прирост промышленного производства составил в 1959 году 11 % при плане в 7–8 %. Сверх годового плана промышленность дала продукции на 50 млрд рублей (в прежнем исчислении цен).
Гораздо меньшие успехи наблюдались в сельском хозяйстве, хотя именно с сельским хозяйством, а не с энергетикой или машиностроением Хрущев прочно связал свой личный престиж государственного руководителя.
В декабре 1959 года состоялся очередной пленум ЦК КПСС. Один из разделов большой речи Хрущева назывался: «Чему учит пример тружеников Рязанской области». Как раз перед началом пленума рязанские руководители объявили, что область выполнила свои обязательства и продала государству 150 тысяч тонн мяса. Они даже обещали в 1960 году довести заготовки мяса до 180–200 тысяч тонн. Но Хрущев еще не знал или не хотел знать, какой дорогой ценой заплатили колхозы и колхозники области за эти дутые цифры. В целом, однако, хвалиться было нечем. Урожай зерновых оказался ниже, чем в 1958 году, и продукция земледелия уменьшилась за год на 6 %. Ни одна из областей не выполнила сверхвысоких обязательств по увеличению производства мяса. Общий прирост в животноводстве по СССР составил всего 6–7 %, но это был результат сравнительно хорошего предыдущего года, позволившего заготовить больше кормов. Валовая продукция сельского хозяйства в 1959 году не увеличилась по сравнению с 1958 годом, и это воспринималось Хрущевым как крупная неудача.
Деньги, полученные государством от продажи техники МТС, быстро кончились. Испытывая постоянную нехватку средств, Хрущев на одном из заседаний Президиума ЦК предложил произвести сокращение Вооруженных сил СССР на 1/3, ссылаясь на «потепление» международной обстановки и лучшее техническое оснащение армии. Это предложение встретило возражения военных руководителей. Однако в середине января I960 года специальная сессия Верховного Совета СССР приняла, по докладу Хрущева, закон «О новом значительном сокращении Вооруженных сил СССР». Было объявлено, что Вооруженные силы СССР будут сокращены на 1 миллион 200 тысяч человек Хрущев считал вполне достаточным оставить в армии и на флоте 2 миллиона 400 тысяч человек. Начавшиеся вскоре увольнения вызвали недовольство многих военачальников. Большая группа маршалов, генералов и адмиралов направила в ЦК КПСС письмо, утверждая, что при таком значительном сокращении Вооруженных сил безопасность СССР не может быть гарантирована.