Никита Хрущев

Медведев Рой Александрович

В основном эти обвинения были справедливыми. Нужно сказать, однако, что Хрущев сосредоточил в своих руках всю полноту власти не 2–3 года, а 5–6 лет назад и что члены Президиума слишком мало обращались к нему с критическими замечаниями, но гораздо чаще поддакивали ему. Большая часть непродуманных и поспешных решений Хрущева проводилась им все же через Президиум и пленумы ЦК КПСС.

Как сказал Суслов, в печати все больше и больше писали о заслугах Хрущева. За 1963 год в центральных газетах 120 раз появился портрет Хрущева, а за 9 месяцев 1964 года – 140 раз. Между тем даже портреты Сталина печатались 10–15 раз в год. Хрущев окружил себя советниками из родственников и журналистов, к мнению которых он прислушивался больше, чем к мнению

членов Президиума, которым приходилось проводить ряд мероприятий через этих людей. Их самих Хрущев не хотел слушать и не принимал их предложений. Он часто ссылался на мнение своего сына Сергея и дочери Рады. Он втянул в политику всю семью, а в печати и на радио его окружали подхалимы.

И здесь Суслов многого недоговаривал по части самокритики. Портреты Сталина печатались в центральных газетах куда чаще, чем 10–15 раз в год. Хрущев все время ездил по стране, он более 40 раз побывал за границей, и все это, естественно, находило отражение в прессе. Между тем Сталин почти никуда не выезжал из Москвы и Кремля. Суслов явно преувеличил роль сына и дочери Хрущева при решении серьезных проблем. Практически они не имели никакого влияния на отца при решении важных государственных дел. Верно, что в прессе и идеологических органах партии имелось немало подхалимов. Но это были, как правило, члены ЦК, а не случайные лица. Среди них можно было бы назвать и часть членов Президиума ЦК, которых продвинул сюда сам Хрущев.

М. Суслов сказал далее, что ЦК снял зятя Хрущева А. Аджубея с должности главного редактора «Известий» как подхалима и безответственного человека. Сославшись на Громыко, он заявил, что Аджубей стал вторым министром иностранных дел, причем стремился решать дела на уровне глав правительств и дезориентировал послов. Суслов рассказал, что Аджубей, будучи в ФРГ, в оскорбительном тоне отозвался об Ульбрихте, и это вызвало скандал с ГДР, который с трудом удалось уладить. Зондируя почву насчет возможной поездки Хрущева в ФРГ, Аджубей сказал западным немцам: «Что вы так нападаете на Ульбрихта, ведь он долго не проживет, у него туберкулез горла».

Эти высказывания Суслова об Аджубее в основном справедливы. Аджубей вошел в семью Хрущевых еще в 40-е годы. Он был способным журналистом и хорошо редактировал «Комсомольскую правду», а затем и «Известия». Нет ничего предосудительного и в том, что Хрущев использовал своего зятя для неофициальных контактов в западных странах. Но Аджубей много пил и в нетрезвом состоянии мог говорить всякий вздор. Хрущев часто ругал его за это, но тем не менее действительно втягивал его в большую политику. На XX съезде КПСС А. Аджубей стал членом ЦК.

Суслов очень критически высказался далее о разделении партийного руководства по производственному принципу. Эта реформа внесла путаницу в работу и стала началом как бы двух партий – рабочей и крестьянской.

Мы уже писали об ошибочности данной реформы. Но в конце 1962 года она не встретила возражений на пленуме ЦК КПСС, ее одобрил и сам Суслов. Теперь он резко скептически отозвался о недавних предложениях Хрущева по созданию специализированных управлений в сельском хозяйстве. Записку Хрущева по этому поводу Президиум ЦК отозвал и обсуждение ее отложил.

Хрущев, сказал Суслов, возомнил себя специалистом во всех областях: в сельском хозяйстве, дипломатии, науке, искусстве и всех поучал. В ГДР он держался как в одной из областей СССР и учил немцев вести сельское хозяйство. Многие материалы, подготовленные аппаратом ЦК, Хрущев публиковал под своим именем.

В первой части этих упреков Суслов, несомненно, прав. Хрущев не страдал от недостатка скромности, и даже американскому кукурузоводу Р. Гарсту при посещении его фермы Хрущев сделал ряд замечаний, с которыми тот не мог согласиться. Но второй упрек Суслова несправедлив. Многие послания и заявления Хрущева действительно готовил аппарат ЦК, но это было прямой его обязанностью, и в действиях Хрущева не имелось ничего предосудительного.

Тот же Суслов, выступая на съездах компартий Запада и Востока, произносил речи, подготовленные для него аппаратом ЦК. При этом Хрущев даже в большей мере, чем Суслов, принимал участие в составлении подобного рода речей.

По свидетельству Суслова, рассылая членам Президиума записки, Хрущев требовал письменных замечаний, давая для этого иногда лишь 45–50 минут. Никто не мог сделать это за столь краткий срок, и заседания Президиума превращались в формальность.

Вероятно, такие случаи имели место, но не как правило, а как исключение. Хрущев не мог лишить членов Президиума ЦК права голоса, хотя иногда возникали такие ситуации, как, например, в дни Карибского кризиса, когда Хрущев был вправе требовать от членов Президиума самого быстрого ответа на те или иные предложения. И если заседания Президиума ЦК становились формальностью, то ответственность за это лежала и на его членах. Хрущев действительно становился все более капризен и нетерпим к критике, но возражать ему было отнюдь не так опасно, как возражать Сталину.

Суслов заявил, что Хрущев так запутал управление промышленностью, создав Госкомитеты, Совнархоз СССР, ВСНХ СССР, что представляется очень трудным все это распутать. Промышленность сейчас работает хуже, чем при прежних методах управления.

Этот упрек Хрущеву, конечно, справедлив, хотя было бы неправильным делать одного Хрущева ответственным за плохую работу и за плохое управление промышленностью.

Как заявил Суслов, Хрущев проводил неправильную политику в области ценообразования. Повышение цен на мясо, молочные продукты, некоторые промтовары ударило по материальному положению рабочих. Неправильную политику вел Хрущев и в отношении животноводства, в результате чего было вырезано много коров и сократились поступление мяса, его сбыт на рынках.

Суслов был прав, обвинив Хрущева в ошибочной политике в области животноводства. Но если повышение цен на мясо и молочные продукты являлось ошибочным, то почему новые цены сохранились и после октябрьского пленума? Почему повышение цен на многие промтовары происходило и в 60—70-е годы?

По свидетельству Суслова, Хрущев был неосторожен в своих выступлениях и беседах. Так, например, в беседе с японскими парламентариями он заявил, что в СССР живут казахи и в Китае в Синьцзяне тоже есть казахи. И если среди них устроить референдум – хотят ли они остаться в Китае или отойти к СССР, и они выскажутся за Советский Союз, то мы их присоединим. Суслов сказал, что эти фразы были изъяты в СССР прямо из типографского набора, а в Японии напечатаны, что вызвало протест со стороны Китая. «Хотя разногласия с Китаем не снимаются, – заявил Суслов, – и мы будем обсуждать их на совещании 26 компартий, тем не менее надо подчеркнуть, что на обострение позиции китайцев влияло и поведение Хрущева, который третировал представителей этого социалистического государства, а Мао Цзэдуна назвал однажды “старой калошей”. Это тому стало известно и вызвало озлобление. Бестактно вел себя Хрущев и в отношении Албании».

В данном случае Суслов не сделал никакого открытия. И в частных беседах, и в разговорах с корреспондентами и бизнесменами, и при встречах с главами государств, и с ораторской трибуны Хрущев говорил часто не только с необычной, но подчас и с излишней откровенностью. Мы приводили немало примеров таких высказываний. Стенограммы любых бесед Хрущева тщательно выправлялись и затем одновременно публиковались как в западной, так и в советской печати. Неясно – почему это правило не соблюдалось при публикации бесед Хрущева с японскими парламентариями. Хрущев вполне мог назвать Мао Цзэдуна в каком-либо частном разговоре «старой калошей». Но как эта фраза стала известна Мао Цзэдуну? Не было ли в таком случае намеренной утечки информации? В закрытых совещаниях в ЦК КПК Мао Цзэдун в 1953–1957 годах также оскорбительно отзывался и о Хрущеве, и о всем руководстве КПСС.