Никогда без любви
Шрифт:
Мы не ожидали, что наш подарок так растрогает Ивана. Наоборот, мы думали, что он обидит его. Основания для таких сомнений были. Чарушин — первоклассный токарь, зарабатывает хорошо, всего у него вдоволь, зачем ему эта рубашка? Нашему удивлению нет конца, когда мы видим, как Иван несет рубаху на кухню показывать жене, повторяя:
— Экие молодцы, обрадовали-то как!
Жена, взглянув на рубашку и галстук, говорит:
— И вкус у ребят есть. Ты всегда неудачно покупаешь галстуки.
Мы сидим, гордые своим подарком. Немножко выпиваем. У Ивана больная печень, и пьет он мало. Мастер Семен Иосифович всякий раз, как мы подносим
Мы уходим поздно. Над городом висит луна, зеленоватая, как газонаполненные лампы, которые недавно укрепили на высоких мачтах Ленинского проспекта. Мы идем по улице необъятной ширины, мимо новых розовых домов и говорим о том, что Иван Чарушин, в сущности, человек очень хороший и зря мы зовем его Проработкиным. Мы сегодня такие мягкие, что все люди кажутся нам хорошими, и хочется прощать обиды, которые когда-либо нам были нанесены.
Ребята разбредаются поодиночке, мы остаемся вдвоем с Костей Мармеладовым. В своем коротком полупальто он кажется еще выше и шире в плечах, чем всегда.
— Слушай, Виктор, — говорит он, — давай будем дружить. На кой черт нам вечно ссориться?
— А верно, — соглашаюсь я. — На кой черт нам ссориться!
— Вот и хорошо. Мы будем вместе на каток ходить.
— Будем. И в цирк я тебя свожу. И танцевать научу.
Я думаю, Костя, как всегда, фыркнет при упоминании цирка и танцев, но он лишь дергает плечом и говорит:
— Пожалуй, и танцевать научиться не худо. Ты прав.
— Верно, не худо научиться танцевать...
Я думаю, Костя разыгрывает меня и теперь начнет смеяться. Но он серьезен.
— Вот твой двести третий, — говорит он, еще издали увидев автобус. — Садись!
— Пока! — кричу я и машу ему рукой.
Едва успеваю убрать руку, как дверь автобуса с треском захлопывается. Костя остается стоять на снегу с поднятой рукой. Я, пошатываясь на колеблющемся полу автобуса, иду вперед. Наверно, люди думают, что я пьян. Вовсе я не пьян. В голове ясно, даже яснее, чем всегда. Просто меня охватывает непонятная грусть. Я сижу и вспоминаю Костю. Он стоит перед глазами с поднятой рукой, и две большие тени лежат позади него. Хороший он парень, Костя... И далекими-далекими кажутся мне дни, когда мы ссорились с ним и он обзывал меня трахомой.
— Товарищи, кто не имеет билетов? — откуда-то издалека доходит до меня голос.
Я сразу узнаю его. Так говорит кондукторша с пышными, с рыжинкой волосами. Только она. Кажется, что слова, которые она произносит, немножко задерживаются на кончике ее языка, а потом слетают, такие кругленькие, аккуратненькие. Я оглядываюсь: да, это она. Сегодня она не в малиновом берете, а в шерстяном сером платке. Волосы буйно лезут из-под него, а лицо кажется еще нежнее. Я не свожу с нее глаз. Она быстро и весело делает свое дело. Маленькие озябшие руки ловко, одним движением отрывают билеты. Пассажиры охотно с ней заговаривают. Она
Девушка глядит на меня, и я вспоминаю, что не платил за проезд. Я шарю по карманам, но там не находится даже завалявшегося пятака. Я вспоминаю, что выгреб всю мелочь, когда мы с Костей покупали подарок Ивану. Внутри у меня холодеет, и если оставалась в голове еще хотя бы капелька хмеля, то сейчас и она улетучивается.
Кто не знает, как это можно сгореть от стыда, так я расскажу. Я именно сгораю от стыда. Не могу поднять глаз и чувствую себя так, будто меня опустили в горячую воду. Только пальцам ног зябко. Я никогда не ощущал раньше, что у меня на ногах есть пальцы. Сейчас же я чувствую, что они, холодея, как бы отделяются друг от друга. Такое противное состояние, какого я, кажется, еще не испытывал!
Подойти и сказать, что у меня нет денег?.. Стыдно признаться в этом. Выйти из автобуса и отправиться домой пешком? Пройду часа два, сестренка умрет от страха за меня. И я сижу, не в силах сдвинуться с места. Сижу на самом виду, как на скамье подсудимых.
Хорошо, что в кинотеатре «Ударник» только что окончился сеанс и в автобус набивается много народу.
V
Ее зовут Лилей.
Я узнаю об этом у кондуктора автобуса, в котором еду на работу.
— Зачем она тебе? — спрашивает кондуктор, пожилая женщина, добрая характером и еще не раздраженная работой. Иначе вряд ли она ответила бы на мой вопрос.
— Да так... Я должен ей.
И краснею.
— Постой... Ее машина, кажется, сорок девять восемнадцать. Ее зовут...
Фамилию ее я и раньше знал — Буданова.
Я повторяю ее имя, точно боюсь забыть. Но я уже знаю, что никогда его не забуду.
Каждый день ищу автобус сорок девять восемнадцать. Мерзну на остановках, встречая и провожая глазами автобусы, все как один яйцеобразные, окрашенные в красное и желтое, с побелевшими от густого инея стеклами. Стекла кое-где темнеют пятнами: это пассажиры растапливают своим дыханием иней и лед, чтобы увидеть нужную остановку. Я, когда был маленьким, тоже увлекался этим.
Однажды утром я раньше обычного ухожу из дому. Сажусь в автобус, но через остановку выхожу. Мне почему-то кажется, что следующий будет Лилин. Но в следующем еду тоже только одну остановку, потому что Лили нет. Третьего нет так долго, что я начинаю волноваться: опоздаю! Наконец автобус подходит. На месте кондуктора сидит та женщина, у которой я спрашивал о Лиле. Она узнает меня, кивает, будто давнишнему знакомому.
— Не нашел?
— Не нашел.
— Ищи. Долг полагается отдавать.
— Ясно, полагается. Да где ее найдешь? Автобусы у вас все одинаковые.
— Лиля новый получает. Такой красивый!
На работу я опаздываю. Правда, Костя Мармеладов только что закрепил заготовку и еще не включил мотор. Но глядит он на меня волком.
— Опять автобус?
— Автобус.
— Непонятный ты человек, Витя. Вроде парень ничего, а серьезности никакой.
— Это верно, серьезности никакой.
— Иди ты к черту! — ревет он.
И зачем обижается? Я вовсе не дразню его. Мне просто нечего сказать, разве только повторить его же слова.