Никогда без любви
Шрифт:
С этой минуты я ненавижу этих веселых, нахальных парней. Да, нахальных. Иначе они не лезли бы к девушке с разными предложениями, увидев ее в первый раз.
Студенты выходят у Манежа. Они, будто по команде, выстраиваются на тротуаре, закинув за спину коньки, и что-то поют. Лиля смеется и машет им рукой. Мне кажется, что автобус стоит тут слишком долго.
VI
— Костя, ты идешь на каток?
Мармеладов смотрит на меня отсутствующим взглядом, лохматит и без того лохматые черные волосы.
— Не могу. У меня зарез.
— Деталь запорол?
—
— Может, я тебе помогу? Я ведь недавно все это проходил.
— А верно! Ты, Витя, настоящий друг. Будем сидеть над алгеброй.
— Сегодня?
— Сегодня, и завтра, и послезавтра.
— Хорошо, — уныло говорю я.
— Ничего, Витя, лед еще не растает. Вот сдам экзамены — и привет! Тогда-то мы ринемся на каток и покажем, почем сотня гребешков. Я научу тебя ходить на настоящих норвегах. Это тебе не какие-то сопливые гаги. Усвоил?
— Усвоил.
— Ну и не кисни.
— Ладно.
А Лиля будет кататься с теми студентами... Будет смеяться своим порхающим смехом.
Гудят станки. Вьется стружка. Льется струйкой эмульсия. В окно глядит по-весеннему яркое солнце и дробится на моем станке.
Лиля, наверно, катается со студентами...
Вечером мы сидим у Кости, и я объясняю ему алгебру. Он позабыл ее начисто, и мне приятно объяснять ему и немножко позадаваться. Костя, наверно, видит, что я задаюсь, но молчит. Потом, правда, я увлекаюсь и забываю задаваться. Мы сидим с ним долго. Его мама угощает нас чаем и домашними ватрушками. Я пью чай, уплетаю творожные ватрушки и думаю о Лиле.
Проходит неделя. Костя наконец отправляется на свой последний экзамен. Я жду его, пока он сдает. Выходит красный, озабоченный.
— Завалил? — пугаюсь я.
— Да нет. Сдал. Но было время, когда чувствовал: тону!
— А что там было?
— Да эти уравнения с тремя неизвестными. Они мне даже во сне снились, проклятые! Идут будто по улице три человека в масках. Неизвестные!
— Чудак! Это же просто.
Он глядит на меня так, будто сделал какое-то открытие.
— Вот тебе было бы легко учиться, — говорит он. — А у меня подготовка, знаешь, липовая.
Помолчав, спрашивает:
— И чего ты не учишься? У тебя запросто бы пошло.
— И чего, в самом деле, я не учусь?
— Смеешься! Я тоже когда-то смеялся.
— Ну, ладно. Пойдем на каток?
— Ох, и давно не были!.. — вздыхает Костя и расправляет плечи. — А хорошо, Витька, чувствовать себя человеком!
— Так пойдем или нет, человек?
Мне хочется скорее на каток. Сегодня я не видел Лилю на линии; возможно, она придет в парк, на озера.
Костя минуту колеблется. Я знаю почему. Ему после трудного испытания хочется пропустить рюмочку. Но я знаю также, что мастер строго наказывал не пить «с молодым поколением», то есть со мной. И вот Костя борется с самим собой. Я это вижу. Мне жалко его. Конечно, один он не захочет пойти и выпить. Скажет — так не по-товарищески. И меня пригласить ему неловко.
Я говорю ему с полной серьезностью:
— Эх, стопочку бы за твои успехи, Константин!..
Он сразу приходит в себя. Сердится:
— Ну, ты не заговаривай. Мал еще!
— Сходи один.
— Не твое дело. Понял?
— Понял.
—
Я сержусь. Молчу.
— Пошли, что ли? Ну, ты, Витька, брось сердиться. В самом деле, зачем каждый экзамен отмечать стопкой?
— В самом деле, зачем?
И вот мы идем по дорожке парка. Под ногами крошится снег, подтаявший днем и схваченный морозцем к вечеру. Над парком в сумеречном воздухе черными тенями летают молчаливые галки и вороны. За Москвой-рекой, над разливом городских крыш, догорает закат. В воздухе чувствуется весенняя, влажная пресность. А что, если Лиля катается со студентами? Уйду тотчас обратно. Уйду! У Кости тоже невеселое настроение. Он о чем-то тяжело думает, наморщив лоб. Сунул руки в карманы полупальто, шагает, будто в темноте, не видя ничего перед собой.
Вот и аллеи, превращенные в каток. Навстречу нам все чаще попадаются конькобежцы. Одни летят вихрем, радостные, озорство так и сияет на их раскрасневшихся, возбужденных лицах. Другие идут медленно, как бы наслаждаясь каждым движением. Больше все молодежь. Больше все парами. Лили на аллеях нет. Ее я за сто верст узнал бы. Разве у кого-нибудь есть еще такие пышные волосы и такой чудесный малиновый берет?
Я гляжу на Костю и не узнаю его: как он преображается! Уже не хмурится. Глаза его горят. Тяжеловатость, которая была в его фигуре, исчезает. Еще больше он оживляется в раздевалке, где толпятся десятки людей, раздается стук коньков об пол, точно беспокойно переступают кони в стойлах, Костя грубовато острит, на его большом коричневом лице то и дело вспыхивают крупные белые зубы. Я затягиваю шнурки, гляжу на него и думаю о том, почему это раньше мы ссорились с ним. Неужели это он ругал меня трахомой?
Лили нет и на озерах...
— Костя, — говорю я. — Мне хочется немножко посидеть.
— Устал?
— Да нет. Просто лед слишком изрезанный.
— Да, лед слабоват.
Он садится со мной рядом. Черные непокрытые Костины волосы серебрятся от инея. Иней покрывает и свитер на его плечах и спине.
— А может, поучить тебя на норвегах?
— Нет, я сегодня похожу на сопливых гагах...
Костя смеется.
— Ну, я пошел.
— Иди.
— Не сиди долго. Ты же потный.
— Усвоил.
— Смотри!
Он идет легко и быстро, кажется, немножко излишне подавшись корпусом вперед. На ходу подхватывает какую-то девушку, и они, смеясь, мчатся по озеру. Я слежу за ними, пока они не исчезают за поворотом.
Как просто у него все это получается!
Я иду в раздевалку. Снимаю и сдаю коньки. Одеваюсь. В дверях сталкиваюсь с Костей. Он один.
— Ты куда?
— Домой.
— Друг называется!
— Но ты же...
Костя глядит на меня во все глаза.
— Ах, ты о девушке! — Он весело смеется. — Здорово ходит, чертяка! Легко с ней. Да у них компания. Подожди меня.
Он скоро выходит, сдержанно-оживленный. Обнимает меня за плечи.
— Ну, что скис? Тренироваться надо, тогда не будешь уставать.
— Да, надо тренироваться. Это ты верно говоришь.
— Куда пойдем?
— По домам.
— Я, между прочим, здорово проголодался, Может, зайдем в «Поплавок»?
— Зайдем...
...Костя заказывает мне «Российского», сам берет стопку водки. Мы съедаем страшно вкусную рыбу с гарниром из хрустящей, мелко-мелко нарезанной картошки. Потом еще выпиваем по два стакана чаю.